Дети богини Кали
Шрифт:
Алану очень хотелось сделать в этот день для Риты что-нибудь особенное, предстоящая разлука уже легла зловещей тенью на их нежную дружбу, всё чаще им на свиданиях становилось грустно, теперь наедине друг с другом они больше молчали…
Алан постоянно думал о том, как поздравить девушку. Он сам стал проситься помощником на уборку, в надежде обнаружить на территории базы ещё какую-нибудь оригинальную вещицу, что годилась бы в подарок. Он пытался что-то мастерить для Риты, но выходило совсем по-детски неуклюже; юноша каждый раз оглядывал свою работу критически, и тут же, опустошённый, расстроенный, чуть не плача выбрасывал свою поделку. Ни одной
Алан наивно и трогательно хотел, чтобы в день своего двадцатилетия Рита получила самый лучший подарок… Ах, такова первая любовь с её бесконечной жертвенностью и нежной отвагой! Он готов был на всё, только бы порадовать её…
И этот день настал. Ложка сгущенки. Дружелюбная улыбка Тати Казаровой – подобная честь выпадала немногим…
– Я кое-что припас для тебя, – прошептал Алан с загадочной улыбкой, когда они наконец остались одни, – надеюсь, тебе понравится мой сюрприз. В армии ведь очень не хватает девушкам всяких развлечений, – он потупился, голосок его стал тише, – удовольствий… Леденцы к чаю и те только по воскресеньям… Жди меня, я сейчас, – быстро прошептал он в конце и, не успела Рита сказать ничего в ответ, проворно выскользнул из её объятий и исчез.
Несколько минут спустя дверь тихо приоткрылась: Алан снова возник на пороге, закутанный в белоснежную простыню, длинный хвост которой волочился за ним по полу как шлейф.
– Я всё ещё чувствую себя виноватым перед тобой… И бесконечно благодарным… Ты спасла меня и моих братьев, – произнёс он, стараясь скрыть волнение, вышло чересчур торжественно, и оттого немного забавно, – в день твоего рождения я хотел преподнести тебе достойный подарок… Но у меня ничего нет, – юноша запнулся и понурил голову, он был такой трогательный в этот момент, со скрещенными на груди руками, придерживающими простыню, словно Пречистый на иконах в храме, – у меня ничего нет, – повторил он дрогнувшим голосом, – кроме меня самого…
С этими словами Алан красивым движением сбросил с себя простынку; она упала, обдав Риту лёгким потоком воздуха, и лежала теперь у его ног словно облако; он стоял на ней нагой и прекрасный, точно ангел, идущий по небесам; у Риты мигом пересохло во рту, сердце забилось тяжело и глухо; трудно представить себе зрелище более пленительное, чем прелести юного возлюбленного; она застыла, не решаясь ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы слово.
Немая сцена длилась несколько мгновений; потом сержант Шустова, в три энергичных шага преодолев расстояние, разделявшее их, подняла с пола простынку, стряхнула её и бережно закутала Алана.
– Ты ещё слишком молод, давай потерпим… – горячо прошептала она, наклонившись к самому ушку юноши, – когда закончится война, мы поженимся, и у нас будет первая ночь не в этой пыльной клети, а в очаровательном коттедже с видом на океан, я куплю гектар земли на побережье, всегда мечтала иметь собственный дом, мы будем там жить, долго-долго и очень счастливо…
– А если тебя убьют, – Алан взглянул на неё с печальной серьезностью. Его глаза, обрамленные пышными ресницами, в полумраке казались большими черными цветами.
– Не убьют, – заявила Рита так твердо, будто могла знать наверняка, – я не позволю им, потому что теперь мне есть, куда возвращаться… К кому возвращаться.
Она
– Я буду ждать тебя, – прошептал Алан и, порывисто прильнув к ней, обвившись вокруг неё нежным, тоскующим объятием, потянулся своими свежими влажно поблескивающими приоткрытыми губками к её губам.
Такому искушению невозможно было не поддаться. Это оказался самый лучший подарок на день рождения из всех, что доводилось получать Рите… Каждый вечер перед тем, как уснуть, она представляла себе, как впервые поцелует Алана. Заветное желание исполнилось будто по волшебству.
Рита склонила голову и дотронулась губами до губ, сначала очень робко, несмело, бережно – у неё самой за плечами был не слишком богатый опыт поцелуев…
И Алан ей ответил, совсем неумело, горячо, мокро, но так решительно, что у неё перехватило дыхание, и тяжёлый вязкий жар, как мёд, начал разливаться в животе…
Рита ласково отстранила юношу и, взяв со спинки ломаного стула свою гимнастерку, скорыми шагами вышла из кладовой.
–
Королевство Хармандон – это край тюльпанов… Когда они распускаются по весне в заботливых, мягких, пока ещё не обжигающих лучах солнца, склоны гор становятся похожи на пышные шелковые платья нарядных дам. Алые, желтые, нежно-нежно-розовые, белые, кремовые – к их сочным, прохладным, влажным лепесткам так и хочется прикоснуться губами…
Теперь солнце после полудня до того сильно раскаляло песок и серые ноздреватые камни, что невозможно было ступить на них босыми ногами. Тюльпаны в горах давно отцвели – сезон прошел.
Рита придумала сложить цветок из белой бумаги, ей не хотелось отступать от красивого древнего обычая помолвки, и, проснувшись утром, Алан обнаружил на полу у двери некое подобие традиционного тюльпана; это умилило юношу, он решил, что нужно непременно ответить на предложение как полагается, уважить обычай той страны, где родилась и выросла его невеста… Всеми правдами и неправдами он раздобыл где-то алую гуашь и, аккуратно выкрасив ею бумажные лепестки, вручил Рите уже алый тюльпан – символ своего согласия.
Заметив среди Ритиных вещей этот яркий атрибут любовной удачи, её подозвала к себе старший сержант Кребс:
– Дай руку, боец, подарю кое-что.
Рита протянула ей раскрытую ладонь.
Кребс без слов положила на неё малюсенькую золотую булавку, такие, по обычаю, молодые женихи от помолвки до свадьбы носят на галстуке или на воротничке.
– Откуда она у тебя? – удивилась Рита.
– Мой в последнем письме прислал. Вернул. Не дождался.
Рита растроганно глядела на булавку в раскрытой ладони, не решаясь убрать её к себе.
– Давай уже, прячь скорее, покуда я добрая, – грубовато по-свойски поторопила её сержант Кребс, – мне ведь ни к чему сейчас, а тебе – ложка к обеду…
«На чужом несчастье повезло. Нехорошо это.» – подумалось Рите; но булавку она взяла, не хотелось обижать товарку, да и не особо верила сержант Шустова всяким приметам, люди такого иногда порасскажут, мало ли у кого что было; не может никакая несчастливая булавка разлучить двоих, ежели любовь крепка.