Дети Бронштейна
Шрифт:
Но тут мало отвернуться, тут надо заткнуть уши, чтобы не слышать всех этих непристойных и порочных шумов за спиной. Ну и трамвай мне попался, шепотки и шуршание не смолкают, жаркое дыхание касается шеи. А стоит обернуться, и все они как по команде примут невинный вид, прикидываясь нормальными людьми.
Однако добрая моя фея не подвела, направила мысли в другую сторону, милостиво отвлекла на такое, чего почти не бывает: мы обгоняем Марту. Вижу, как Марта идет по улице, рядом мужчина, мы удаляемся слишком быстро, его лица мне разглядеть не удается. Времени покупать подарок для собственного отца у нее не было, а теперь вот гуляет под ручку
Они не торопятся. Трамвай остановился, я едва успел выскочить. Кто-то спросил, нельзя ли было раньше сообразить, а я:
— А раньше мне было не надо!
Перехожу на другую сторону улицы, прячусь у подъезда какого-то дома. Пока они приближаются, делаю открытия одно за другим: он одет в костюм с жилеткой, они увлечены разговором, он намного старше Марты и носит очки без оправы. Вот посмотрят они в мою сторону, так сразу меня заметят, и я выхожу из укрытия. Актер, а то и режиссер, кто-то из актерского училища, может, он ей и вправду нравится — вот что я думаю. Однажды я видел фильм, в котором некая Изабелла, покинутая мужем, уходит в монастырь, но мне такое счастье пусть и во сне не приснится.
Решено: буду их преследовать. Зачем — не важно, знаю только, что, лишь чокнувшись окончательно, я упустил бы подобный случай. А ведь он того же возраста, что и женщины, которым меня стоит только пальцем поманить…
Перехожу пути и следую за ними на расстоянии двадцати метров. Приближаться не решаюсь, расстояние — единственная моя защита.
Воображаю, что Марта смеется. Два дня назад, вечером, ее попросил к телефону какой-то мужчина. Мне как приятнее — чтобы этот или чтобы другой? Остановившись у витрины, они оба на что-то показывают. Магазин мне сначала не виден, только когда они трогаются с места, я различаю спортивные товары.
Мне бы оценить, что Марта до сих пор не приводила друга домой, а я на нее зол. Идут в ногу, а как еще, если держаться под ручку. Да нет, не зол, просто лучше б мне не пришлось наблюдать за счастьем издалека. Останавливаются, и я останавливаюсь. Марте, кажется, что-то попало в глаз. Он поворачивает ее голову к свету и краем носового платка осторожно промокает уголок глаза. Справился, и вот она для проверки несколько раз хлопает ресницами, и вот мы пошли дальше. Марта не виновата, что в трамвае мне пришлось встать к заднему окошку. Откуда они шли, мне никогда не узнать.
Однажды я спросил отца, чем ему не хороша Марта, — мне очень хотелось, чтобы Марта ему нравилась. Ответ: ничего он против нее не имеет, ничуточки, просто не знаком с ней настолько близко, чтобы влюбиться, как я. Однако всей правды он явно не сказал и с Мартой обращался всегда холодно и любезно. Я не сумел разгадать, в чем причина: не то он боялся, что из-за Марты я запущу школу, не то считал такую историю несвоевременной для семнадцати лет. Марта никогда не жаловалась на его сдержанность, но ничего и не предпринимала ради преодоления таковой. А я удивлялся, я-то был уверен: стоит ей на кого нацелиться, как тот немедленно перестанет сопротивляться. На отцовских похоронах она единственная всхлипывала, но какой теперь от этого толк?
Идем и идем, на их месте я давно бы сел в трамвай. Доберутся до цели, скроются в каком-нибудь подъезде, и к чему тогда вся моя слежка? Если зайдут в кафе, может, я сумею их подслушать, прикрывшись газетой в дрожащей руке, только кафе тут нет, насколько я помню. Топаю дальше,
Когда занимаешься чем-нибудь однообразным, дело делается между прочим, и мысли мои уходят в облака. Мне удается поймать себя на самообмане: я делаю вид, будто понятия не имею, зачем отправился в свой старый район, на деле же связываю с ним большие надежды. Хочется встретить знакомых, точнее — людей, которые меня узнают, которые улыбнутся, меня увидев, и спросят, не я ли мальчик из пятого дома, а потом еще и поинтересуются, где я живу и чем сейчас занимаюсь. Но и это не все, надо прояснить до конца: я надеюсь, что одна из немыслимых красавиц с нашей улицы попадется мне навстречу, а там слово за слово… Отчего бы не поболтать, если долго не виделись?
Ясно, зачем я дожидался второй половины дня, когда люди обычно возвращаются с работы. Например, Гитта Зейдель из тридцатого дома, кто ж не знал, что она уже в одиннадцать лет надела бюстгальтер, имея на то все основания. Или брюнетка из квартиры над торговцем углем, забыл, как зовут, но эта девочка, самая неприметная на свете, вдруг обернулась первой красавицей всей улицы. Тосковать по девушкам — это разве позор? Разве мне пристало стыдиться жажды объятий и поцелуев, когда я вот уже год мыкаюсь на чужбине? А еще за углом, на улице Эберти, жила классная девушка, часами сидела у открытого окошка и однажды мне даже улыбнулась.
Они перешли на другую сторону, я заметил это после, а сначала решил, что их потерял. Мы шли параллельно, на одном уровне, какая неосторожность, вот была бы жуть, если б Марта обнаружила слежку. И тут я — не раздумывая, будто все последующее разумеется само собой и надо только выполнить задачу, — бегу, я пробегаю сто метров, перехожу улицу и спокойненько иду им навстречу. Они не видят, как я приближаюсь. Марта болтает, он слушает. Многие сочли бы его лицо красивым, мужественным, но мне видится в нем что-то дурацкое. Галстук серый в красную полоску, облако туалетной воды, на подбородке странная глубокая ямка.
— Марта, привет, — говорю я.
Не заметил я, чтоб она до смерти испугалась. Не заметил, чтоб покраснела от стыда. Прервала свою речь и повернулась ко мне. Удивилась, конечно. И секунда-другая ей понадобились, конечно. Говорит:
— А ты что тут делаешь?
Стоят себе и не думают расцеплять руки. Он глядит на часы, подумать только, ему уже наскучило ждать, на часы он глядит! Отвечаю:
— Да ничего особенного. К другу заходил, он живет тут рядом. До скорого.
И ухожу, ни за что в жизни я не обернусь. Меня злит, что я одет как подросток, не как мужчина: техасы, кеды, свитерок без рубашки. Марта знает всех моих друзей, точнее, она знает, что друзей у меня нет и в этом районе тоже. Спросит он у нее, кто я такой, а она ответит, мол, знакомый ее родителей не так давно умер, а сына его, то есть меня, родители взяли к себе.
***
В пятницу после завтрака я пошел к Вернеру Клее, он отчасти мой друг. Ничего я не планировал, просто надеялся, что скорее справлюсь со своей беспомощностью, если хоть с кем-то побуду рядом. Вообще-то я давно его избегаю.
Этот день сохранился у меня в памяти как особенно странный, полный событий, не имевших, впрочем, никаких последствий. Дело было накануне открытия Всемирного фестиваля молодежи, на улицах толпы иностранцев и полиция. Я пошел кружным путем, чтоб наглядеться как следует, такого оживления в городе я отродясь не наблюдал.