Дети бури
Шрифт:
Девушка секунду подумала:
– Нет.
– Хорошо, потому что, если бы вы переменили решение, думаю, я смог бы уговорить вас вернуться к первоначальному варианту.
Она наклонилась вперед:
– Вы что-то знаете?
– У меня была парочка... тревожных опытов, – ответил мужчина, так крепко сжимая подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели.
– Когда?
– Прошлой ночью, в воскресенье.
– И эти ваши тревожные опыты, – сказала она, заранее боясь получить ответ, – имели отношение к...
– Кеннету Блендуэллу.
Она поднялась и начала расхаживать из стороны в сторону.
Петерсон остался сидеть.
– Рудольф клянется, что это не мог быть Блендуэлл.
– Я слышал, – желчно откликнулся Билл.
– Почему вы считаете, что он ошибается?
Петерсон тут же расслабился и отпустил подлокотники, как будто все время ждал именно этого вопроса и боялся, что его не зададут; казалось, ситуация несколько сотен раз прокручивалась у него в мозгу до тех пор, пока не была найдена самая впечатляющая версия.
– Прошлой ночью, когда я обнаружил, что наше судно затонуло, я рассказал об этом Сэйну и предложил сходить к Блендуэллам, одолжить у них лодку. Хотя наши семьи испытывают сильную взаимную неприязнь, мне казалось, что в подобном случае они не будут настолько упрямы, чтобы отказать нам в помощи. Сэйн велел мне идти.
– Я знаю.
– Да, но вы не знаете, что произошло в "Доме ястреба".
– Их лодки затонули?
– Произошло нечто большее.
Она вернулась в кресло и сидела, дожидаясь продолжения истории.
– Когда я постучал в дверь, на стук вышел Кен Блендуэлл, – продолжал Петерсон. Глаза у него были отсутствующими. – На нем были грязные белые джинсы, промокшие почти до колен, и белые полотняные ботинки, в которых при каждом шаге хлюпала вода. Выглядел он так, как будто за секунду до моего прихода закончил довольно-таки утомительную работу. Кен захотел узнать, зачем я пришел, пришлось перейти прямо к делу...
– Кто, черт побери, стал бы топить ваше судно? – спросил Блендуэлл, едва Билл закончил свой рассказ.
Казалось, что он что-то подозревает, думает, что у Петерсона какие-то свои причины для того, чтобы прийти сюда ночью, в такой поздний час.
– Рудольф Сэйн думает, что это мог быть тот самый человек, который угрожал детям, – ответил тот.
– Зачем ему это делать? – спросил Блендуэлл. – Что ему с этого?
– Он мог изолировать нас на острове.
– Мы не заперты здесь до тех пор, пока у нас есть лодки.
– Но может быть, он об этом не знал...
– Я думаю...
Блендуэлл отступил назад и взмахом руки пригласил Петерсона войти в дом. В прихожей почти не было света, в доме на удивление тихо, если не считать чересчур громких звуков телевизора, где показывали фильм о полицейских и грабителях.
Видя, что, услышав громкий треск ручного пулемета из динамиков, гость скорчил гримасу, Блендуэлл улыбнулся:
– В последние дни мои бабушка и дедушка очень часто смотрят телевизор.
Петерсон кивнул и сказал:
– Если бы я смог воспользоваться вашим радиотелефоном, может быть, лодка и не понадобилась бы.
– Конечно, – кивнул мужчина, но тут же остановился, как марионетка, которую дернули за веревочку, – а что случилось с вашим?
– Его кто-то разбил.
Блендуэлл выглядел обеспокоенным.
– Рудольф не думает, кто бы мог...
– Возможно, у него есть идеи по этому поводу, но никаких доказательств.
Мужчина странно посмотрел на Петерсона и ответил:
– Конечно. Ну, понятное дело, вы можете воспользоваться нашим радиотелефоном.
Они прошли через холл, миновали гостиную, где экран телевизора бросал рассеянный свет на лица двух стариков, неподвижно уставившихся на танцующие перед ними серые тени. В конце холла они свернули в маленькую заднюю комнатку, не сообщавшуюся с другими частями дома, и здесь увидели телефон, поврежденный точно так же, как и радио Доггерти.
– Не похоже, что вас это удивило, – заметил Петерсон после того, как Блендуэлл обнаружил осколки.
– Нет.
– Да?
– Я убежден, что человек, который охотится за детьми Доггерти, – сумасшедший. Душевные болезни гораздо чаще, чем глупости, привитые воспитанием, провоцируют людей на то, чтобы проявить незаурядную хитрость. Он не мог разбить ваш радиотелефон и не подумать о нашем.
– Если судить по тому, что вы говорите, то это довольно сильный противник, – ответил Петерсон, не слишком стараясь скрыть свое раздражение, вызванное безобразными манерами хозяина.
В оранжевом свете лампы, стоявшей на тумбочке за обломками телефона, было видно, как он улыбнулся, провел рукой по лицу, словно внезапно ощутил себя очень усталым:
– Ну что ж, мой друг, разве до сих пор это выглядело как-то иначе?
– Он не добьется успеха.
– Мы надеемся.
– Я знаю.
– Значит, вы знаете больше, чем большинство смертных, – странно глядя в глаза своему гостю, произнес Блендуэлл. Он как будто пытался в чем-то убедиться, догадаться о том, что или насколько много тот может знать.
Петерсон отвернулся и пошел к двери. Потом бросил через плечо:
– Где ваши лодки?
– Я вас провожу.
Кен аккуратно опередил гостя и провел его через кухню к задней двери, быстро пересек лужайку, спустился по ступеням на пляж. В самом центре бухты, в лодочном сарае у причала, на котором Соня в первый раз увидела Блендуэлла, они нашли лодку и катер.
Продырявленные.
Блендуэлл просто стоял и грустно улыбался, глядя на лодки, камнем лежащие в воде, затопившей лодочный сарай. Внутрь налилось столько воды, что они и правда стали тяжелыми, как камни; заливавшиеся сквозь открытую дверь волны не могли пошевелить лодки.