Дети Филонея

Жаринова Елена

— Даже так? А про что хоть кино?

— Про несчастную любовь, натюрлих, — хмыкнул Генка. — Внук белогвардейского эмигранта приезжает в Россию. Дед, понимаешь ли, ностальгировал, и внук страстно хотел увидеть русские березы. В общем, этот француз обратился к советскому правительству с просьбой дать ему гражданство. Ему предлагают как бы испытательный срок — год. Если за это время он докажет нашей стране свою дружбу, то сможет остаться. Но у француза это, натюрлих, не получается. Он скандалит в ресторане, оскорбляет негра-студента и в конце

концов связывается с городским сумасшедшим, мечтающим возродить самодержавие.

— А любовь-то где?

— А любовь у него с очаровательной блондинкой-комсомолочкой, которую, представь, играет Лена Корикова. Она пытается его перевоспитать, но безуспешно. Он так же безуспешно пытается ее развратить.

— И в чем тут мораль? — искренне подивился Влад.

— А мораль выражена устами комсомолкиного прадеда. Он такой совсем выживший из ума старик. И пока комсомолкины родители обхаживают француза, прадед, фигурально говоря, машет шашкой. Типа смерть буржуям. Все над ним смеются. А потом, когда комсомолочка прибегает домой вся в слезах, он гладит ее по голове и говорит: "Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит".

— Ну, и чем это все заканчивается? Он уезжает в Париж, она остается на Родине?

— Ты знал, ты знал! — Генка погрозил пухлым пальцем.

— Я только не понимаю, где ты узрел в этом крамолу. Эмигрант, очевидно, мерзавец. Наша девушка — молодец.

— Все так, — вздохнул Генка. — Вот только… Уж больно этот французик симпатичный. И пакостит он симпатично. Как будто режиссер совсем не то хотел сказать, что сказал… Это точно, у меня на такие вещи нюх. Так что хочешь посмотреть — иди скорей, пока не прикрыли. Иринке моей очень понравилось. Да, кстати, она же съездила в Париж!

— Да ну! А через кого? — брякнул Влад. И сам оцепенел от сказанного. "Через кого" — он имел в виду: с каким туроператором. Точнее, не он, а Владислав, который менеджер по туризму… К счастью, Генка ничего не понял.

— Да не через кого. В профкоме в общем порядке путевку оформили. Она же у меня передовик.

— Ну и как? Не подцепила тлетворную буржуазную бациллу?

— Да ну тебя! — хихикнул Генка. — Из нас двоих благонадежнее она. У нее даже партийный стаж больше. Вот, — он достал из кармана пиджака коробочку, упакованную в серую обертку. — Духи для Ленусика. Иринка купила в дьюти-фри.

— Спасибо, — растерянно сказал Влад, убирая коробочку в сумку.

— Ладно, — зевнул Генка. — Пора мне. Цурюк, цурюк. Мне еще надо с переводчиком созвониться. Видал? — он потряс пластиковой папкой, внутри которой Влад разглядел ксерокс какой-то статьи на английском. — "Истборнский рабочий" написал про наш институт. В органах проверили, сказали, можно довести до трудящихся. Все хорошо, только мне теперь с переводом возиться…

— Давай я переведу, — пожал плечами Влад.

— Попробуй! — Генка, хмыкнув, сунул ему папку.

Влад пробежал статью глазами.

— Здесь говорится об укреплении дружеских связей… Встреча,

состоявшаяся в феврале 2006 года… Рабочая молодежь Англии жмет руку советским молодым рабочим… Обмен опытом… Вся мощь советской науки… Помериться силами на футбольном поле… В общем, если хочешь, оставь, я тебе набросаю.

Генка смотрел на него недоверчиво. Потом в его взгляде появилось и совсем странное выражение.

— Так ты действительно читаешь? Не придуриваешься? А откуда ты так хорошо знаешь язык? У нас же только шпионы английский знают, хе-хе.

Владу что-то очень не понравилось в Генкином голосе. Он сообразил, что снова сморозил не то. В этой жизни Владлен Верижников свободно читал техническую документацию на китайском — в вузе их неплохо поднатаскали в связи с требованиями производства и международной политики. В школе, как и все, он учил немецкий. Зато Владислав свободно говорил на языке Джорджа Буша и Бритни Спирс. И еще он понял, что хвастаться этим перед Генкой не стоило.

— Ну, со словарем это прочтет любой, — начал выкручиваться Влад. — И ты в том числе. Но раз тебе некогда, давай, я сделаю. Ты ведь нам так помогаешь… Кстати, заглянули бы в субботу. Ирина бы рассказала про Париж…

— В субботу? Зер гут! — оживился Генка. — Иринка привезла чудесное французское вино, мы его как раз и разопьем. Ну что, статейку я оставляю? Может, как раз к субботе управишься? Вот и ладненько. Все! Пока! Ауфидерзейн!

Генка колобком выкатился за дверь.

И что меня дернуло его пригласить? — подумал Влад. Он поступил как бы назло своему страху. Страху потерять Лену… Впрочем, все это ерунда, Генка женат, хотя его Ирина совершеннейшая скобариха, но он вроде бы доволен, и даже если нет, то с чего бы мне не доверять Лене?..

И еще один нелепый довод вдруг успокоил Влада.

Владлен и Владислав сменяли друг друга аккуратно через день. Если так и будет продолжаться, то суббота достанется Владлену. Вот и прекрасно, решил Владислав. Пусть справляется без него…

Афины. 347 год до нашей эры

Великий Платон умирал.

Тускло горели светильники. Над ложем застыл тяжелый запах травяных настоев. Врач только что выпустил больному дурную кровь, и старая рабыня, накинув на голову черный гиматий, понесла миску во двор. Вслед за ней вышел врач.

С умирающим остались двое. Один стоял у самого изголовья — невысокий щуплый мужчина лет сорока с подвижным, язвительным лицом. Второй — молодой красавец — сидел на корточках возле двери.

Губы старика шевельнулись. На всем лице только и жили губы — чувственные и розовые, как у женщины. Словно серая морщинистая кожа, слезящиеся глаза и желтоватая редкая борода были маской, надетой на другое лицо.

— Стагирит, — слабо позвал умирающий.

— Я здесь, учитель, — встрепенулся стоявший у изголовья. Молодой человек у двери тоже вскочил, но подойти не решился.