Дети Филонея
Шрифт:
— Да… Да… — пробормотал Малаганов, потом спохватился: — Да с чего вы взяли, что у меня есть ее координаты?
— Ну, она же с вами связывалась? Звонила? Полистайте журнал, наверняка найдете номер. Да не бойтесь вы! — серьезно добавил Назар. — Я никому не скажу. Мамой клянусь.
Здравый смысл Малаганова слабо сопротивлялся. В какую ловушку увлекает его этот вкрадчивый голос? Но аргументов для отказа не было, и вот уже рука сама собой потянулась за телефонной трубкой.
26 апреля, среда
—
По Литейному неторопливо проехал трамвай, разгоняя с путей обнаглевшие автомобили.
Солнце уютно поблескивало на зеркальном паркете. Благоухал крепко, по-домашнему заваренный чай, светился слезой ломтик лимона. А сколько надежности в деревянных подлокотниках, в мягкой кожаной спинке кресла! В хорошем, преданном лице помощника Кузнецова, когда он встает при появлении начальника в приемной…
Для Антона Андреевича Корягина все эти приятные мелочи давным-давно были в порядке вещей. Но с недавних пор в его сознании появился другой Корягин — жалкий обломок кораблекрушения, выброшенный на скалы. Ушедший в небытие и чудом возвращенный оттуда, подобно древнеегипетскому Осирису. И в качестве воскресшего мертвеца Корягин смаковал каждый пустяк. Только теперь он научился по-настоящему ценить свое зыбкое благополучие.
Как часто он, запершись на кухне от жены и детей, скрипел зубами и подливал себе паленой водки! Скрипи, не скрипи — ничего не вернешь. Был всем, а стал ничем. Вот только машина, дача, икра в столе заказов — это все ерунда. Пыль и прах. Он не просил, не выбивал, не клянчил. Раз дали — значит, заслужил, Родине виднее. Не об икре и не о голубом домике на берегу озера плакал Корягин пьяными, злыми слезами. О надежности. Которой нет больше ни в стране, ни в его задрипанной жизни. Как баба по покойнику, он выл по прошлому, глядя в мутное дно стакана.
И вот теперь, чудесным образом получив все назад, лаская ручки любимого кресла, Корягин хмурился. Его одолевали мысли, омрачавшие торжество.
Ведь вернулось все только наполовину. Стоит качнуться невидимому маятнику, как его жизнь обрывается жутким ощущением небытия. Мутными воспоминаниями о вчерашнем дне, которого на самом деле не было. Раз за разом Маятник, словно подпись под приговором, наискось перечеркивал его жизнь.
Адольф, ссылаясь на своих ученых, утверждает, что все дело в АМ. Если так… Если бы только найти ублюдков, обокравших его на полжизни…
Будет ли Маятник качаться вечно? Или однажды он остановится в одной из реальностей? И как тогда сделать, чтобы это была его Реальность?
Организация в России всегда существовала в недрах спецслужб. Организация заинтересована, чтобы на мониторе Вселенной осталась только та Реальность, где есть крепкое, хорошо структурированное государство, безотказная система контроля…
Для Корягина это был вопрос жизни и смерти.
— Антон Андреевич! — заглянул в дверь помощник. — К вам товарищ Шелест.
— Иваныч? Заходи! — барственно произнес Корягин. И сразу почувствовал неудобство — как всегда при общении с Шелестом.
Всем подчиненным Корягин говорил "ты". "Выканье" он считал белогвардейщиной. Само же величание непременно отражало некий неписаный табель о рангах. Например, карьеру Корягина можно было поделить на три основных этапа. Первый: Корягин! живо дуй на почту! Второй: Антон! Не в службу, а в дружбу, разберись с этой папкой. Вот выручил, родной! И наконец: Доброе утро, Антон Андреевич! Вам чай сразу подавать?
Таким образом, помощнику Кузнецову надлежало быть Кузнецовым. А майору Шелесту, господи прости, Адольфом. Но не мог Корягин выговорить это фашистское имя! Просто язык не поворачивался. И как только в голову могло прийти советским людям так обозвать сыночка! И как с таким имечком Шелест дослужился до майора госбезопасности? Бывают же чудеса на свете…
Корягин звал Шелеста нейтрально, но совершенно несубординационно — Иванычем.
— Ну что, Антон Андреич, отчет читали? Ругать будете? Помните: повинную голову меч не сечет, — Шелест скорбно вздохнул.
— Да, Иваныч, напортачил ты с этим "Галактом", — снисходительно проворчал Корягин.
— И не говорите. Журналисты такой шум подняли… Как будто у нас не каждый месяц что-нибудь рушится. Правда, этот шум нам даже на руку. Журналисты ведь что? Какую бы сказку ни сочинили, ФСБ в ней главный злодей. Дом взорвали — ФСБ. Губернатора убили — ФСБ. Будто больше некому, — Шелест недоуменно пожал плечами.
— Болтают много, — назидательно сказал Корягин.
— Пусть болтают. Чем больше болтают, тем меньше верят этой болтовне. Следственных фактов нет. Здание старое. Потолок там был — громче крикни, сам обвалится. Так что…
— Ну, а результативность? — настаивал Корягин.
— Сорок процентов, — усмехнулся Шелест. — Да дело не в количестве, я понимаю. Что теперь у этих шестидесяти процентов в головах делается? Если бы вы слышали, какую дурь я им плел…
— Да уж. Откуда ты выкопал этот синдром Бриловича?
Шелест смущенно потупился.
— Так у меня в той Реальности сосед по даче — Лёва Брилович. Алкоголик. Чертей гоняет.
— Дилетантизм это все, — горько заметил Корягин. — Разучились у вас там работать.
— Ну, не скажите! Читали в отчете, какие люди к нам присоединились? Какие деньги заплатили?
— Читал, читал… Слушай, Иваныч! Неужто никто не планирует Организацию надуть? Ведь все на честном слове, ни одной же бумажки… Договоры-то все остались там… Что, думаете, все заплатят?
— А куда им деваться? — удивился Адольф. — Видите ли, Антон Андреич, мы не работаем с идиотами. Наши клиенты неглупые люди и понимают, что Организация сумеет за себя постоять.
Корягин поёжился и отвел глаза. Холодный, почти насмешливый взгляд Шелеста был ему неприятен. И слово "клиенты" тоже. Было в нем что-то несоветское…