Дети Гамельна. Ярчуки
Шрифт:
Сказал тут Хома слова менее благолепные и вынул из-за пояса второй пистолет. Куда ж его, демона, бить требуется?! Голова плоская, да и несерьезного вида. Разве что гребень жирный и выразительный. Ежели эта дрянь как петух, так тот и без головы бегать может. Не, вовсе не голова у него слабым местом считается…
Зашуршали крылья-руки, грузно взлетел у стены шедим, и скрипнула стреха под тяжестью демона. В тот же миг зашуршало, заскреблось – полезли по стенам недобитые мелкие демоны…
Но не до них было сейчас казаку – стоял перед ним истинный диавол, весь в кудлатых перьях. Тяжко стоял, видно, что подраненный златом, но
— Так-то оно так, — молвил казак, вытянул руку с тяжелым пистолем и пальнул демону промеж нижних петушиных лап, хотя и чуть выше. Сноп огня опалил перья демона, а полновесная пуля угодила точно в цель.
Квохнул демон и ухватился за тяжкое поврежденье. Но вновь не упал, хотя и закачался.
— Вот же тебя… — в печали изрек Хома, нашаривая благоразумно прислоненную к стропилу пику. Может, ржавое железо диавола возьмет, раз уж пред червонным золотом гадостно устоял?
… Тянулись к казаку лапы со всех сторон — тощие, но хваткие, от всех разом не отобьешься. Но тут бы с главным ворогом напоследок схватиться…
Не успел Хома. С неистовым визгом выметнулось из-под стропила ядро неведомой пушки, в полёте перекинулось в длинную встопорщенную когтистость, да и бахнулось поверх клюва замершего шедима. Хрясь – двинули когти по темному глазу!
Не успев и клекотнуть, демон завалился с крыши. В полете геройский засадчик с истошным мявом угостил противника и второй лапой…
Шмякнулись под стену так, что весь шинок вздрогнул…
— А ну, погодь! – молвил Хома, раздавливая каблуком лапу, норовившую уцепить за ногу. Выдирая шаровары из когтей, шагнул к краю крыши, отшиб древком пики ещё одну загребущую лапу…
Шедим, лежа на спине, ворочался и клокотал – в стороне от него, выгнув спину, скакал боком котяра, и вопил адским мявом.
Терять тут было нечего – Хома наставил пику и прыгнул вниз – прямиком на живучего врага. Ржавый наконечник пронзил брюхо демона, пригвоздив нечисть к земле. Сам казак от толчка не удержался, выпустил древко и тут же отлетел к стене – петушиный демон лягался не хуже самого дурного татарского ишака.
— Добью! – отчаянно крикнул Хома, выхватывая последнее вооружение – узорчатый клинок ятагана сверкнул в лунном свете.
Кот одобрил уместное боевое предложение очередным завываньем, скакнул, целя на демонский гребень, но клятый шедим честного боя не принял – неуклюже вскочил и, широко расставляя когтистые лапы, кинулся прочь, этакими широченными прыжками, что просто удивительно для петушиного сложения. Торчащая в пузе пика волочилась, чертя уличную пыль…
Хома хотел засвистать вслед трусливому бегству, но тут на казака плюхнулось нечто не шибко тяжелое, но дурно пахнущее прелой пылью и иными гадостями, и вознамерилось немедля задушить. Хома прихватил демона за шкирку, бухнул о стену, маззиким скалился поганой пастью, но лапы от казацкой шеи не отпускал – а те тянулись и тянулись, хоть как далеко их хозяина отпихивай. Вовсе и некстати казака охватили за колени, когти принялись продирать почти новые шаровары. Ох, вовсе беда! На ногах Хома устоял, успел полоснуть ятаганом одного из демонов – почти надвое распорол. Но набегали иные… На кота особой надежи не имелось – тот фырчал и выл под окном, видать, и самому туго приходилось. Но тут пришла подмога свыше – слетело с крыши лёгенькое, знакомо сказало «хы-ых!» и засвистал
— Меня не зацепи! – взмолился Хома, орудуя острым ятаганом во все стороны наподобие крепко выпившего мясника.
Вокруг почистилось – тикали напуганные маззикимы. Тут сверху ещё и бухнул выстрел – хозяйка за мужскую работу взялась.
— Там еще мозгляк затаился! – возопил Анчес, и принялся лупить эфесом шпаги по демонской лапе, уцепившейся за стропилину – видимо, побои, отвешенные отдельно взятой родственной конечности, за душегубство у чертей не считались.
— А глянь, клинка-то на шпаге едва на треть длины наскребется, — прохрипел Хома.
— Так для форсу он носит, — ответствовала так и не запыхавшаяся панночка.
Вражины разбежались, Анчес упрятал в ножны своё гишпанское колдовство. Хома успел зарядить пистоли, промыть глубоко расцарапанную шею и ляжку, как дружно заголосили над притихшим Пришебом петухи. И выяснилось, что ничего не кончилось, а вовсе даже наоборот…
***
…Расскрипелась ведьма нещадно, прямо хоть полную мазницу[75] ей в пасть выливай. «Едем! Сей же миг! Запрягай, бросай, хватай! Варвары!». Ну запрягли, ну накидали чего попало. Панночку опустили в колодец - через два мгновенья вернулась, сунула горшок с червонцами, наскоро выжала мокрую юбку и побежала за мешком с овсом. Анчес волок в карету провиант и прочее, ныряя в и так порядком разграбленный шинок. Собирались как на пожар. Хома сбегал на улицу, надеясь срезать для памяти и другого всякого хоть пару демонских когтей – где там! Никого и ничего, только земля взрыта, да всё загажено, словно гулянка тут прошла, а не смертный бой. Пани Фиотия уже со двора голосила, и к горлу её указание подкатывало не на шутку.
Хома взобрался на козлы:
— Готовы, панове странники?
— Та готовы, — заверила Хеленка, обтирая и пристраивая под рукой свою увесистую, обновлённую цацку.
— Как готовы? – вздернула брови ведьма. – А испанец где?
— Та отпустила я его, — не поднимая глаз, молвила панночка.
— С чего это? – со странным интересом осведомилась хозяйка.
— Та сама знаешь, — всё так же тихо срезала обнаглевшая Хеленка.
— Ну, трогай тогда, гайдук, — хозяйка откинулась на истертую подушку.
Хома взял вожжи, хотя возмущенье хлестало перебродившей брагой. И что это такое?! В какие ж это ворота лезет? Без отдыху, не спавши, не жравши?! Анчес, гадюка хвостатая, удрал и ничего подлому чёрту за это не будет? А как управляться? Какой ни чёрт, а всё ж помощник. Да и скучновато без него. Тьфу, провались оно всё пропадом!
Оказалось, главное позабыли. Не успела карета выкатиться за сломанные ворота, как вылетела из-под клуни[76] великая ценность, с оскорбленным мявом вспрыгнула на козлы.
— Ты, это… — успел с тревогой сказать Хома, собираясь пояснить боевому котяре, что с этакой хозяйкой и кумпанией в путь лучше и не пускаться. Но кот уже сиганул в окошко кареты и шмякнулся на колене ведьме. Та махнула рукой – трогай!
Выходит, сменяли гишпанского чёрта на рыжего мохнатого беса. Ну, ладно, этот хоть хвост по полному праву носит и жрёт поменьше. Хотя тот-то был поразговорчивее…
***
Остался далеко позади разоренный шинок, промелькнула пустынная улочка Пришеба – только на выезде и увидели путники растревоженный народ, толкущийся вокруг чего-то сомнительного. Мертвяк ли, демон ли сдохший – любопытствовать было недосуг…