Дети горчичного рая
Шрифт:
— Что нового, мэм?
Салли махнула рукой:
— С тех пор как вы были, дядя Пост, никаких перемен. Бесконечные репортеры, звонки, анонимные письма с угрозами. А наши тем временем заперты в тюрьме, и неизвестно, когда их освободят и освободят ли вообще.
Старый почтальон вздохнул.
— Да, штука скверная, — сказал он. — Вчера я был в тюрьме у мистера Ричардсона. Еле-еле добился пропуска. Ох, и осунулся же он, бедняга! Говорит, что раньше его дело хотели выделить, припаять ему покушение на убийство, а теперь объявили, что будут судить всех вместе за «заговор с целью ниспровергнуть существующий строй», — с трудом выговорил
Салли горестно кивнула.
— Знаю. Слышала от защитника, которого прислал ко мне доктор Рендаль, — сказала она. — Защитник говорит, что необходимо оттянуть суд: газеты так всех настроили, что нашим неминуемо грозит обвинение. Но судья ни за что не соглашается на отсрочку.
Маленькое лицо Салли посерело, сделалось еще более мальчишеским и скуластым.
— Была сегодня утром у моих. Оба держатся молодцом. Джим уверен, что за него вступятся все его друзья из конгресса мира. А Чарли прямо бросился ко мне и говорит: «Ма, я, как Джон Браун, заключен в тюрьму и страдаю за справедливость! Ты гордишься мной, ма?» — «Ну конечно, — говорю, — я горжусь тобой, сынок. Ты у меня смелый и настоящий человек, и отец тоже гордился бы тобой теперь». — И Салли смахнула слезу.
Похоронная церемония была окончена. Свежий холм, покрытый букетами и венками, вырос на кладбище Горчичного Рая.
К Салли подошел Джордж Монтье, потерявший свою ослепительною улыбку.
— Сегодня на заводе в обеденный перерыв митинг протеста, — сказал он. — Будут выступать секретарь профессионального союза и еще несколько рабочих. Беннет сказал, что у них в типографии выйдет специальный листок с протестом и все рабочие дали уже свои подписи. Гренджерские рабочие тоже присоединяются к нам… Вы не грустите, миссис Робинсон, — обратился он к Салли: — мы добьемся их освобождения. Верьте мне.
Салли благодарно улыбнулась ему. Ей так хотелось верить!
У ворот кладбища кучкой стояли ребята, горячо обсуждая что-то свое. Нэнси и Вик Квинси все еще держали за руки сынишку Цезаря. Малыш был серьезен и во все глаза смотрел на своих покровителей. Он видел, что они чем-то взволнованы.
— Это ты пустяки говоришь, — возражал Вик Квинси разгоряченному Джою Беннету. — Просто ты начитался разных приключенческих романов, вот тебе и кажется, что можно в жизни поступать, как в книгах. Нет, брат, в жизни куда труднее! — И Вик посмотрел на товарища так, будто сам был многоопытным всеведущим старцем.
— А я говорю: можно устроить побег! — настаивал Джой. — Я берусь передать Чарли при свидании напильник.
— Ох, не думал я, что ты такой маленький! — покачал головой Вик. — Вырос больше меня ростом, а ума не видать. Да куда же они денутся, даже если им удастся перепилить решетки камер, открыть железные двери и передушить всех часовых и еще не знаю кого! Куда ты спрячешь, например, Джемса Робинсона, которого знает вся Америка!
Джой Беннет смущенно замолчал. Он не сообразил, что будет с беглецами после задуманного им побега.
— Ну дай ему хоть помечтать, Вик, — вмешалась вдруг Нэнси. — Так хорошо иногда помечтать о чем-нибудь… — Она устремила вдаль большие, грустные глаза. — Я иногда вот мечтаю, что я птица и могу лететь, куда хочу. А иногда воображаю себя знаменитой поэтессой… Конечно, это глупо, я знаю… Вик облизал сухие губы.
— Нет, Нэнси, это вовсе не глупо, — сказал он откашливаясь. — Это совсем не глупо, и я тоже часто воображаю что-нибудь хорошее.
— И
— Опять глаза на мокром месте! — с возмущением сказал Бэн Квинси. — Бери пример с меня, с брата Вика и Василя: наши отцы сидят в тюрьме, а мы и не думаем хныкать!..
— Довольно вам препираться! — остановил мальчика Василь. — Давайте поговорим о наших делах… Нэнси, сделали вы с Мери что-нибудь?
— Конечно! — закивала радостно Нэнси. — Мы испекли пирог и вложили внутрь записочку, что мы все помним Чарли и будем ему помогать и чтобы он не очень волновался на суде. А потом мы отнесли пирог тете Салли, и она отправила его в тюрьму. Чарли, наверно, уже прочел наше письмо.
— Хорошо, — сказал Василь. — Беннет, Джон, были вы у судьи? Сказали ему, что мы хотим свидетельствовать на суде и рассказать о Ричи и Чарли?
Беннет и Джон уныло посмотрели на товарища.
— Были-то были, да ничего хорошего из этого не вышло… — протянул Джон.
— Он не захотел с вами разговаривать? — нахмурился Вик.
— Со мной не захотел, — сказал Джон, — а вот с ним, — он кивнул на Джоя, — с ним долго беседовал.
— Пока было неизвестно, на чьей стороне мы хотим выступить, судья слушал меня со вниманием и даже сказал, что я очень развитой мальчик и смогу учиться на юриста, — начал рассказывать Джой. — А потом, когда выяснилось, что мы хотим защищать Ричи и Чарли и говорить в их пользу, судья сейчас же заявил, что суд не признает несовершеннолетних свидетелей и что вообще ему очень некогда, и если я интересуюсь юридической наукой, то могу зайти к нему как-нибудь в другой раз, когда он будет свободнее.
Вик и Василь кусали губы.
— Он всех наших отвел, — прибавил Джон Майнард. — О себе я уж не говорю! Как посмотрел на меня, так сказал: «Цветным, мальчик, здесь делать нечего». Вик и Бэн хоть настоящие американцы, но сыновья арестованного — тоже, значит, не годятся. У Джоя Беннета отец — член профессионального союза. Так он всех перебрал и всех отвел. А когда мы ему сказали про тебя, Василь, он ответил, что ты иностранного происхождения.
Ребята стояли подавленные, угрюмые. В каждом поднимались гнев и желание во что бы то ни стало побороть великую несправедливость. А осиротевший малыш Цезаря смотрел на них серьезными глазами и, казалось, все понимал.
40. Суд
Здание стон-пойнтовского суда, построенное в строго классическом стиле, с колоннами и внушительным фронтоном, считалось одним из красивейших в городе.
Следствие по делу о «заговоре против существующего строя» велось в таком быстром темпе, что уже в полдень ближайшего понедельника можно было назначить судебное заседание.
В первых рядах сидела публика из Верхнего города со своими великосветскими приятелями, специально приехавшими на процесс знаменитого негритянского певца. Тут было несколько представителей и представительниц «тринадцати семейств». Парк Бийл восседал со всем своим семейством и приготовлялся смотреть на судебную процедуру как на интереснейший матч. Он мысленно прикидывал силы прокурора и защитника. Разумеется, защитнику — скромному бледному человеку со сдержанными движениями — не выстоять против щеголеватого, уверенного в себе прокурора.