Дети Империи
Шрифт:
Частые гудки паровоза перебили его слова. Состав не остановился, а добавил хода, пытаясь уйти от опасного соседства с городом. Платформу стало мотать сильнее, и Виктор испугался, как бы она не сошла с рельсов.
Вдруг перед его глазами словно сработала фотовспышка, все залил белый ослепительный свет, которого не могли ослабить даже прищуренные от ветра глаза. Спину опалил жар, как будто сзади было раскаленное жерло домны. Рядом кто-то пронзительно закричал – то ли от боли, то ли от испуга. Виктор бросился вперед, на занозистые доски настила, прикрыв, как учили когда-то, голову руками. «Сейчас долбанет», – подумал он и открыл рот.
И тут до него дошло, что это, возможно, его последняя в этой жизни
Глава 7
На следующий день
Ночь разбросала по яркому бархату неба россыпь звезд. Стояла тишина – а может, это только так казалось.
«Да, перегнули вчера с гипнопедией», – подумал Виктор, лежа на диване и глядя в окно. В своей жизни он иногда видел сны про войну, но такой яркий и отчетливый – впервые. Прямо хоть кино снимай.
А может, они ему попутно с немецким агитацию против ядерного безумия подкинули? Для большего стимула, так сказать. Хотя зачем? Наоборот – это мы им можем показать «Письма мертвого человека». Или, еще лучше, музей жертв Хиросимы.
Скорее всего, это он сам себя накрутил. После кинохроники и оттого, что тягачи прошли. Мало ли чего они прошли. «Шла с ученья третья рота…»
Кинохроника, точнее, показ учений с применением настоящего ядерного оружия несколько смазал для Виктора благоприятные впечатления от нынешнего СССР. Вот взяли и сунули пацанов хватать рентгены, причем по приказу, и отказаться нельзя.
А с другой стороны, кто этого не делал во времена угрозы ядерной войны? У нас в перестройку рассказывали сенсации про ядерные учения на Тоцком полигоне 1954 года. Дескать, как коммуняки своего народа не жалели. Только вот из немногим более десятка таких учений только два были в СССР – тоцкое и семипалатинское, а восемь – в США. Оплот демократии, е-мое. И еще Виктор натыкался в Инете, что такие учения проводили Англия и Китай. В общем, кто не имел бомбы, тот и оказался в гуманистах. Не был, не состоял, не участвовал.
Виктор перевернулся на спину и уставился в тени деревьев на потолке, положив руки за голову. Спать уже не хотелось. Не то чтобы он боялся увидеть вторую серию – просто сон ушел.
«А не сон ли и этот план «Аттила»? – подумал он. – Ну какой идиот додумается уничтожить в ядерной войне все человечество в расчете на то, что останется миллиард людей его нации?»
И тут вспомнил, что где-то раньше насчет этого миллиарда уже слышал, причем в своей реальности. Видимо, гипнопедия стимулировала не только зазубривание, а и память вообще. Что-то знакомое ему попадалось месяца два-три назад. «Ну же, ну что это было…» И тут внезапно цитата сама всплыла в его мозгу, как веб-страница в браузере.
«Можно ли предположить, какое количество людских жертв может вызвать будущая война? Возможно, будет одна треть из двух тысяч семисот миллионов населения всего мира, то есть лишь девятьсот миллионов человек. Я считаю, это еще мало, если действительно будут сброшены атомные бомбы. Конечно, это очень страшно. Но не так плохо было бы и половину… Если половина человечества будет уничтожена, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен и во всем мире будет лишь социализм, а за полвека или целый век население опять вырастет, даже больше чем наполовину…»
Это сказал Мао Цзэдун. В 1957 году, на Московском совещании представителей коммунистических и рабочих партий. Ввиду позорности и бредовости изречения великого кормчего в СССР его постарались замолчать и вспомнили лишь тогда, когда отношения с Китаем окончательно испортились.
«Ну, и кем после этого надо считать председателя Мао? – подумал Виктор. – Нет, идиотом его не назовешь. Простой идиот так не обдурил бы наших политиков. Безграмотным, но необычайно хитролобым невеждой, дорвавшимся до власти, – это да. Ну да, все понятно – погибнет
От этого неожиданного вывода Виктор даже соскочил с дивана и стал быстро ходить взад и вперед по комнате. Оказывается, история параллельных миров не так уж фатально расходилась и стремилась возвращаться на круги своя. Все примерно в одно и то же время. У нас додумался Мао Цзэдун, но бодливой корове Бог рогов не дает. Здесь Мао пал жертвой японских империалистов, и светлая память его навечно будет сохранена китайским народом, как великомученика и борца за народное счастье. Идея, поносившись в воздухе, нашла другого исполнителя. Исполнитель должен быть достаточно безграмотным. Так, а как у нас в этом плане Адольф Алоизович? Что с его биографией? Четыре класса образования, хорошие оценки только по рисованию, в шестнадцать лет учебу бросает. Несколько раз проваливается в Венскую художественную академию. Бомжует и торгует акварелями. Ну потом фронт, рейхсвер, политическая деятельность… и все?
У, так он же темный… Вон взять для сравнения Берию: реальное с отличием окончил, затем среднее механико-строительное, затем три курса строительного факультета Бакинского политехнического института… Доучиться ему, правда, не дали, но он пытался наверстывать сам, по воспоминаниям сына, самостоятельно выучил английский, французский и немецкий языки. А фюрер? Вольфшанце, первого марта сорок второго: «Если у кого-то проявляется в какой-либо области ярко выраженный талант, зачем требовать от него еще каких-то знаний? Пусть дальше работает по своей специальности!.. Я в основном учил лишь десять процентов того, что учили другие. Я очень быстро расправлялся с уроками. И все же я довольно легко разобрался в истории…» Господи, да это же просто манифест невежества и самодурства… Причем манифест невежества и самодурства многих из нашего нового господствующего класса, что выскочили наверх из ниоткуда за время реформы. Учить десять процентов от того, что учат, как они считают, «совки», и легко разобраться в истории.
Ладно, сейчас не до нашего нового класса. Факт тот, что в извилинах фюрера, который считает, что можно ни черта не знать и мнить себя гением, вполне может угнездиться та же мысль, что и у Мао: все помрут, а наши расплодятся. И если Мао спокойно все это нес с трибуны в Москве, то фюреру в этой реальности никто и ничто не мешает перейти от слов к делу.
Это – раз.
Второе: Гиммлер, видимо, понимает, что научно доказывать таким что-либо абсолютно бесполезно. Им нужно показывать чудо. А чудо – это он, Виктор. В смысле, конечно, что его можно выдать за чудо. Которому фюрер просто по-ве-рит, сразу, без логических размышлений и эрудиции.
И тут Виктору подумалось, что это все немного странно. Цитаты к месту сами всплывают, нужные факты, как в поисковике… «Так, может, это и есть то самое озарение, которого тут все добивались? Но почему только сейчас всплыло? После второго пришествия? Неужели Ковальчук на детской площадке в подсознание мне информацию передать заложил? А может, вообще здесь два Ковальчука? Один тут, другой в нашем мире работает? Я же не видел, как он перешел… Черт, как все запутано».
Несмотря на не слишком спокойную ночь, голова была на удивление ясной. Надвигалось утро, и по всей общаге на разные голоса запели будильники. Виктор ощутил порыв к действию, врубил приемник и, сделав небольшую зарядку под тонизирующие звуки «Massachusets», поставил чайник и побежал мыться.