Дети, которые хотят умереть

Гаd Григорий

Вместе с Андреем спускались сэме клана Охотникова. И Рита. Наложница. Безвольная вещь клана.

Почему я отдал свой тюфяк этой вещи? Почему поместил вещь у двери, а сам лег у окна, у сквозняка? Не это ли верный вопрос, сенсей?

После ухода Красоткина и Лиса напряжение в узкой комнате не спало. Наоборот. Как только Андрей лег на пол не раздеваясь. Как только Амурова скинула кимоно и хакама, на тюфяке растянулось маленькое тело в одной бледно-голубой рубашке. Очень тонкой рубашке. И всю ночь девочка дергалась,

поднималась, опускалась, шепталась сама с собой, скребла ногтями выпуклый треугольник, оказавшийся под рубашкой вовсе не треугольником, а двумя шариками, и не просто выпуклыми, а спелыми, наполненными скрытой силой, готовыми вот-вот взорваться так громко, что аж опасно.

А заодно не спал и Андрей. При каждом шорохе наложницы его рука резко хватала катану рядом, ступни поджимались под бедра, тело механически, как кукла, вскакивало на колени, садилось на корточки, и только затем ученик открывал глаза. Чтобы чуть не ткнуться носом в голубые шарики и лечь обратно.

Андрей не доверял Рите, но отдал спальный тюфяк. Не доверял, но не мог оторвать глаз от бледно-голубой рубашки.

Не доверял, но задавался вопросом, могут ли спелые шарики взорваться. Вряд ли этого вопроса ожидал от него Сугияма-сенсей.

За ночь раздумий Красоткин не обернулся в «мертвый камень». В пустом холле беззвучно двигался лишь свет восхода в стекле конуры, вонзал розово-желтые мечи в красную доску, где на багряной поверхности вскрывались, затягивались и снова вскрывались оранжевые рубцы. Полыхали, как крошки ватрушки вчера в волосах Риты.

Андрей пересекся взглядом с Лисом.

— Один в центральном крыле, в конце коридора, — сказал Андрей, — возможно, кто-то еще — в левом.

Холл занимал на этаже все правое крыло. В левое крыло не попасть мимо коридора центрального. Но кому туда нужно?

— Сингенин-сан! — зазвенел чистый голос из глубины крыла. — Я тут! Сразимся же!

По знаку Лиса сэме окружили вход в узкий коридор. В толще бетона звонко ударил родник:

— Ха-ха… Сингенин-сан, один на один же, ты забыл? — заливался смехом Красоткин. — Ничего, скоро я чем-нибудь наполню твою голову. Ты не против крысиного помета?

В тусклом свете ламп далекий ученик скрестил руки на груди и улыбался. В черепашьем панцире на оби болтались ножны с катаной.

— А как же просторный холл? — крикнул Андрей.

— Здесь мы никому не помешаем, — ответил Красоткин, — подходи же.

Острый подбородок Лиса указал на семь тонких дверей между светлым холлом и стройным оябуном.

— В этих комнатах живут члены клана Красоткина, — тихо сказал он. — За какой — то дверью тебя ждут.

Острые катаны. Пчелки с жалами.

Удары в спину, ловушки, западни не позорны, если приносят победу. Позорен тот, кто проигрывает. Тот, кто не готов к бою.

Андрей произнес:

— Мой наставник говорил: когда защищаешься от меча — не замечаешь стрелы.

— Тогда

покажи стрелу, — ответил Лис, улыбнувшись, — и мы убьем лучников.

Покажи стрелу, говорили серые глаза. Воткнутую в твой живот. И мы отомстим.

Андрей поправил кимоно на животе и плечах, поднял ногу над тусклой полоской света у входа в пещеру. Сзади приблизились легкие шаги. Андрей обернулся. Амурова схватила его за рукав. Резко дернула.

— Не смей драться за меня! — прошипела наложница, — я тебе же говорила!

Тонкие губы напряглись, вздернутый носик наморщился. Рита рванула кимоно сильнее.

— Говорила, но ты все равно идешь, почему? Ты слышишь шаги за дверью, но не меня рядом?

Рита дергала черный рукав, а Андрей стоял недвижно на одной ноге. И молчал.

— Почему ты так спокоен? Ты победишь, а?

В зеленых камнях сверкали холодные злые молнии. Рита обеими руками трясла широкий рукав. Касалась самурая, грубо, без разрешения. Не думая, оскорбится ли Андрей. Не думая, должен ли он теперь свести с ней счеты. Должен?

— Вряд ли, — сказал Андрей. Пальцы Риты разжались, и он шагнул под тусклый свет.

Однажды Амида Сугияма-сенсей рассказал, как один юноша выбрал путь Черного металла.

Первая дверь осталась позади. Плечи Андрея поравнялись со второй. Сергей Красоткин стоял совсем рядом и то же время слишком далеко, чтобы разбудить его от иллюзий.

Четвертая дверь ходила ходуном, тряслась. Там западня? Нет, просто внутри открыто окно, шумит ветер, выдыхает в коридор сильным сквозняком.

У третьей двери Андрей встал. Пора обнажить катану. И приглядеться к дверям.

Сквозняк протяжно выл, скрывал вдохи и выдохи засевших где-то «лучников».

Тогда, однажды, наставник Сугияма рассказывал: когда юноша охотился, на его деревню напали. Всех мужчин перебили, вещал учитель, а женщин пленили.

Красоткин тоже вытянул меч из ножен. Оябун оглядел мятое кимоно и серые грязные ноги Андрея, поморщился, холеная ладонь помахала у носа с ноздрями, выковырянными до блеска.

— О сегун! — вскричал Сергей, — ты хоть бы помылся! От тебя пахнет как от говняшки!

Андрей шарил взглядом по дверям комнат. Не четвертая. Пятая? Дверь оставили приоткрытой, торчащей наружу, облезлая доска слегка дрожала. Ловушка или еще один сквозняк?

— Даже жалко марать катану, — говорил Красоткин.

— Тогда заверни эту брезгливую катану себе в живот, — бросил Андрей. — Поглубже, куда пыль не залетит.

Может, шестая? Ее почти не видно за пятой. Нет, шестая вроде захлопнута. Вроде…

Волк ощутил неуют, стал шастать по клетке, хлестать хвостом по прутьям.

А наставник вещал в том далеком безопасном «однажды»: юноша взял доспехи и меч из каменного склепа и отправился мстить. Доспехи и меч были выкованы из дурного Черного металла.