Дети Лавкрафта
Шрифт:
Сделав полдела, остановилась и прислушалась, затаив дыхание, потом кивнула себе самой: звуки шебаршившихся вниз-вверх по проходу насекомых становились ближе. Так что извернулась я наполовину к дыре, намереваясь сменить кувалду на бочонок отравы и с его помощью расправиться со всем, что обнаружится, типа я забор ядом вместо краски малевать стану…
И аккурат в это время что-то, наконец, и впрямь заползло прямо в луч моего фонарика и застыло на месте: пятнистая серовато-коричневая защитная окраска в точности соответствовала деревянной «крыше», обоим видам стен и пыли. И большущий, язви его черти. Большой, как жук-носорог, будто какой-то шипящий таракан,
Именно это, в принципе, мне и хотелось сделать в ту же секунду, как заметила его.
Но прежде отвращение охватило меня, заставив сглотнуть слюну и передернуться. Просто эта тварь во всем виделась мне гадкой – и в том, как двигалась, и в том, какою была. В том, как какой-то злобный и чуждый разум слепил разные ее части вместе до того вкривь и вкось, что на живодерство смахивало, а после бросил и дал ей уползти прочь – в ночные кошмары других людей.
Под панцирем, как у краба, поблескивали выпученные составные глаза. Я пялилась на него, не двигаясь. Он пялился на меня в ответ.
Потом подался назад, выпрямившись на четырех задних ножках, мерзким целлофаном взметнулись крылья, издавая сухой скрежещущий трепет. На брюшке его я мельком заметила нечто почти похожее на знаки, слишком мало было времени, чтоб полностью разобрать, не говоря уж о том, чтоб прочесть… да только я-то их видела, я их знала. Распознала их, а у меня самой от этого мозги свихнулись.
«Речь ангелов», – мурлыкал у меня внутри уха мягкий голос Говорули. И почувствовала, как рука моя сама собой дернулась вверх и назад, почувствовала, как кувалда уже вниз идет, так тяжело выкручивая мне плечо, что оно аж трещало.
Паразит метнулся прочь, слышно было, как ножки его скреблись, зигзагами пустился по полу прохода. Я опять схватилась за кувалду, подняла ее из крошева, образовавшегося после удара, и погналась вслепую за ним… трах! – вдарила по низу одной стены, потом трах! – в середку другой, прихватив ударом одно крылышко на подъеме. Размолотила до того, что оно в кирпич влипло, тогда как эта тварь, жалкая пародия на настоящего насекомого, пискнула и высвободилась, оставив след от сгустка крови. Дальше только и помню: я за углом, плашмя падаю с кувалдой, все еще зажатой мертвой хваткой, прямо на то место, где верхняя половина отвратительной твари соединилась с ее задницей. Громко хрустнул хитин, и, чую, внутренности паразита, хлюпнув, сплющились, доставив мне невыразимое удовольствие. Наверное, потому-то я и еще раз вдарила, и еще, и еще… била так крепко, что у меня руки звенели, как оркестровые колокола, пока ударе на пятом весь пол подо мной попросту не провалился.
ШИФР – не очень-то часто сталкивалась я в жизни с этим словом в подобающем контексте. Заглянула в словарь, в вечер после того как Говоруля поведала мне о своей работе: «Что-либо, не имеющее ценности или важности» – это одно толкование; – «лицо безо всякого влияния», «пустое место». Но смысл, какой явно вкладывала в это слово Говоруля: «способ тайнописи путем перемещения или замены букв, в особенности созданными символами или тому подобным» – убеждал как-то намного больше. В нем чувствовались хитрость, скрытность, злокозненность, повадка шпиона или вора. Того, что чересчур легко теряется при переводе.
Вспомните только про сайты, где хостятся библейские изречения (BibleGateway.com и ему подобные), там поисковая система способна по смутно запомнившейся фразе отыскать пятьдесят различных версий перевода одного и того же изначального текста: по королю Якову, по Уиклифу, по Новой международной версии, по ортодоксально иудейской, по «Голосу Слова Божьего», по «Усиленной Библии» Дуэ-Реймса. Переписывайте любые слова достаточно долго, и изначальное выражение, каким
(…что? Кирпичную кладку, каркасы? Грубую расстановку индивидуальных молекул?)
Или нечто куда более глубокое, в особенности если вы осуществляете знаковую транслитерацию между человеческим языком и… чем-то иным. Потому как, коль скоро вы на самом деле не знали, что делали, просто знай себе делали и делали… если вы подошли уже к тому, чтоб совершить ошибку, до того основательную, до того неуловимую, то вам не увидеть уже ее исправленной…
Говори, Господи, ибо слышит раб Твой [6] . Укажи мне пути Твои.
6
См. Ветхий Завет. Первая книга Царств, гл. 3.
Ибо, слушайте, возвещу вам тайну великую: не все мы уснем, но все мы изменимся.
Под тяжестью своего орудия я плюхнулась головой вперед, высоко взметнув тучу пыли, на меня же со всех сторон посыпалась труха прогнившего дерева. Помню, вдыхала я ее, как ядовитые испарения. Помню, глаза закрыла.
Когда же снова их открыла, то лежала в чем-то сером и закрытом, все тело болело так, что я едва шевельнуться могла. Приземлилась я на свою кувалду, боек ее мне глубоко в бок вошел: то, что воспринималось открытой раной, на самом деле оказалось синячищем, каких у меня в жизни не было, задеты были часть толстой кишки и нижняя доля печени, и в конечном счете, может, поэтому мне и пришлось удалить желчный пузырь. Тем не менее мне повезло: не было сломано ни одного ребра, – хотя голова подвернулась под лучевые левой руки, да так, что обе кости едва не треснули от удара.
Какое-то время я лежала, силясь вздохнуть, пуская слюни, которые казались кровью. Потом сглотнула, откашлялась и едва не завопила во весь голос.
Темень, как и боль, ослабляли свою хватку неспешно: не разобрать, то или глаза мои привыкали, то ли что-то вроде слабого грибкового свечения пробивалось. В конце концов мне показалось, что я уже могу различать что-то – контуры, силуэты. Из неровных куч торчали затупленные штыри, вразброс, как попало, потолок удерживали стойки, бывшие куда как тоньше, чем хотелось бы, смесь обшивочных досок со штукатуркой изобиловала тенями. А почти прямо передо мной стояла ступенчатая пирамида (зиккурат), сложенная из кирпичей, спасенных с упокоившегося Завода. Отсюда, с пола, она казалась большой, но уменьшалась по мере того, как я, кряхтя и охая, переваливалась, разбиралась с руками-ногами, поднималась, подпирая себя кувалдой, а там и вовсе маленькой стала: даже в согнутом положении я вполне могла бы положить подбородок на ее вершину, стало быть, высотой она была самое большее в пять – пять с половиной футов…
Когда накатила очередная волна слабости, я ухватилась за сторону пирамиды и расслышала, как посыпался плохо замешенный раствор. Маску у меня уже скособочило, чуя, будто задыхаюсь, сорвала я ее с лица и швырнула в угол, где она от стены отскочила. И не помню, долго ли стояла там, покачиваясь, прежде чем поняла, что я не единственная, чье дыхание слышно.
Опять сглотнула, нагнула голову и стала руками за все вокруг хвататься, когда желчью плеснуло в горло, неловко так, вроде пьяного, уронившего бутылку. Наконец, впрочем, нащупала пальцами свой потерянный фонарик, выяснила, что он целехонек: маленькое чудо, – включила его… прямо себе в глаза луч направила, а потом себя же по лицу все шлепала, пока опять к темноте со светом привыкала. Другая моя рука крепко держала ручку кувалды, я обшаривала лучом поверхность зиккурата, старательно прислушиваясь.