Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.
Шрифт:
— Понял. Вы должны предупредить другого человека. Понятно. Хорошо. Вставайте и начнем.
— Тихо! Тихо! Минуточку. Вы так и не дали мне возможности досказать то, что я хотел. Я испытывал к вам жалость. А теперь — нет. Вот что я пытался вам объяснить. Вы были совершенно отвратительны. Однако другим вы и не могли быть.
— Я совсем не хочу быть злым, — серьезно ответил Уолдо.
— Я знаю, и вы теперь не такой. Вы мне теперь нравитесь. Теперь, когда вы сильный, вы мне нравитесь.
— Правда?
— Да. Но, пожалуйста, не избирайте меня
— Не буду. Но я не совсем понял. А знаете, доктор Стивенс…
— Зовите меня Джим.
— Джим. Очень трудно бывает понять, чего люди от тебя ждут. Это не укладывается ни в какие рамки. Например, отрыжка. Я не знал, что нельзя отрыгивать, когда в помещении находятся другие люди. А иногда мне это просто необходимо… А дядюшка Гус говорит — нет!
Стивенс попытался разъяснить ему кое-какие основы, но не слишком успешно, поскольку Уолдо не имел ни малейшего понятия, пусть чисто теоретического, о том, что такое поведение в обществе. Даже из художественной литературы он не составил себе никакого представления о том, каковы нормы поведения. Да и чему здесь удивляться, ведь он почти не читал художественной литературы. Он прекратил читать романы еще в детстве, поэтому, став старше, совершенно не воспринимал беллетристику.
Парадокс: он был богатым человеком, гением, всемогущим в области механики, однако ему впору было идти в детский сад.
У Уолдо возникло предложение.
— Джим, вы мне очень помогли. Вы объяснили все это гораздо лучше, чем дядюшка Гус. Я найму вас, чтобы вы меня учили.
Стивенс подавил легкое чувство раздражения.
— Извините. Но у меня есть работа, на которой я очень занят.
— А, это мы устроим. Я буду платить вам гораздо больше, чем они. Вы можете сами назвать сумму. Спорить не буду.
Стивенс глубоко вздохнул и задержал дыхание.
— Вы меня не поняли. Я инженер, а не приходящая прислуга. Вы не можете нанять меня. Если хотите, я буду помогать вам всем, чем смогу. Но деньги за это брать не буду.
— А почему нельзя брать деньги?
«Вопрос сформулирован неправильно, — подумал Стивенс. — В том виде, как он задан, на него невозможно ответить». И он углубился в длинное и запутанное обсуждение профессионального и делового поведения. Но он и в самом деле не очень годился для подобных дискуссий. Уолдо скоро сдался.
— Боюсь, я не совсем понимаю… Но послушайте, может, вы меня научите, как вести себя с девушками? Дядюшка Гус говорит, что он не рискует выводить меня в люди, приглашать в компании.
— Ладно, постараюсь. Но, Уолдо, я пришел, чтобы поговорить о проблеме, с которой мы столкнулись на заводе. О теории двух пространств, о которой вы мне рассказывали…
— Это не теория — это факт.
— Хорошо. Но вот что я хочу, знать: когда вы собираетесь вернуться во Фрихолд?
— Понятия не имею. Я совсем не собираюсь продолжать исследования.
— Нет? Боже мой, но вы не закончили и половины тех исследований, о которых мне говорили.
— Ребята, это вы можете сделать и сами. А я
— Ну, может, нам удастся заинтересовать Грэмпса Шнайдера, — с сомнением произнес Стивенс.
— Я бы не советовал, — ответил Уолдо. — Хотите, я покажу вам письмо, которое он мне прислал?
Уолдо вышел, и через несколько минут вернулся с письмом.
— Вот оно.
Стивенс пробежал письмо глазами:
«…ваше великодушное предложение принять участие в разработке нового проекта получения энергии я очень ценю, но, если честно, меня совершенно не интересуют подобные вещи, и я не намерен брать на себя никакой ответственности. А относительно вашего теперешнего состояния, вашей силы — я счастлив, но совершенно не удивлен. Сила и энергия Другого Мира принадлежат тому, кто обращается за ними».
Письмо, написанное в манере Спенсера, выдержанное по стилю и по духу, совершенно не содержало тех словечек, которыми изобиловала речь Шнайдера.
— М-м-м, думаю, мне понятно, что вы имеете в виду.
— Мне кажется, — серьезно заметил Уолдо, — что он считает наши изобретения и аппараты детскими забавами.
— Думаю, так. Скажите, а что собираетесь делать вы?
— Я? Точно еще не знаю. Но могу сказать следующее: я собираюсь развлекаться. Причем развлекаться на всю катушку. Я только сейчас начал понимать, как это прекрасно — быть человеком, мужчиной.
Его костюмер стянул вторую туфлю.
— Рассказ о том, почему я выбрал танцы, занял бы очень много времени, — продолжал Уолдо.
— Мне бы хотелось услышать подробности.
— Звонят из госпиталя, — сказал кто-то в гримерной.
— Скажите, что я скоро буду. Может быть, вы придете завтра утром? — обратился он к женщине-репортеру. — Сможете?
— Конечно…
Сквозь плотное кольцо людей, окружавших Уолдо, протиснулся человек. Уолдо поймал его взгляд.
— Хэлло, Стенли. Рад тебя видеть.
— Хэлло, Уолдо. — Глисон вытянул из-под накидки какие-то бумаги и бросил на колени танцовщика. — Сам принес бумаги, потому что хотел еще раз посмотреть выступление.
— Понравилось?
— Грандиозно!
Уолдо улыбнулся и взял бумаги:
— Где подписывать?
— Сначала прочитай, — предупредил Глисон.
— О нет, не стоит! Если это устраивает тебя, меня это тоже устроит. Дай мне ручку — подписать.
К ним пробрался какой-то озабоченный коротышка.
— Уолдо, я насчет записи…
— Мы уже обсуждали этот вопрос, — невыразительно сказал Уолдо. — Я выступаю только перед публикой.
— Но мы включим это в бенефис Уорм Спрингс.
— Ну, тогда другое дело. О’кей.
— Раз вы согласились, тогда взгляните на проспект.
Это было большое объявление, которое гласило:
«ВЕЛИКИЙ УОЛДО и его труппа»
Ни дата, ни место выступления указаны не были. Только фотография Уолдо в роли Арлекино, высоко парящего в воздухе.
— Прекрасно, Сэм, прекрасно! — счастливо кивнул Уолдо.