Дети немилости
Шрифт:
— Выпустите меня отсюда, пожалуйста, — немного подумав, тихо сказал он.
«Откуда?»
— Из комнаты этой.
«Ты не пленник. Ты хозяин. Видишь, даже Окно тебе подчинилось. Выходи, направляйся куда желаешь».
— Я хочу домой.
«Отвори дверь, войдёшь в большую залу. Господин Кеви на работе, а госпожа Кеви сегодня работает дома».
Лонсирем набрал в грудь воздуха — и промолчал.
— Кто вы? — спросил он после долгой паузы.
Ответ предварила такая же пауза.
«Магия».
«Оно умеет врать», — подумал Лонсирем и, не шевельнувшись, обмер от страха: он был уверен, что незримый собеседник слышит и мысли. Но что же делать, если ему сказали очевидную неправду? Человек, окончивший Королевский университет в Ройсте, не мог вдруг уверовать, что у магии, гравитации или электричества есть разум…
«Судьба», — сказала бесконечность.
Взгляд Лонсирема сам собой обратился к Окну, скрытому шторой. «А не вдруг, пожалуй что, и уверуешь», — беспомощно подумал он. Ни одна из изученных им наук не могла подсказать, что представляет собой Окно.
«Смерть», — сказала бесконечность.
Лонсирем вздрогнул, подобрал ноги, вцепился пальцами в плечи. Его зазнобило.
«Так Я проявляю себя в замкнутом мире, — сказала бесконечность. — Я есмь беспредельная жизнь. Я — источник. Я ломаю определённую форму».
Лонсирема трясло.
Видение Цоза снова вставало перед ним — рваные облака, недвижные смерчи, песчаные столпы и тоскливые стены тумана. Бесконечные улицы уходили в туманную мглу, а дома были грудами тлена. Сутулые призраки торопились куда-то, суетные и безликие. «Еретики, — вспомнилось смутно, — рескиаты…»
Тепло светились лампы вдоль стен комнаты, рама зеркала золотисто мерцала. Когда-то сияющий копьеносец предстал Лонсирему на улицах Цоза — но сюда не было пути витязям светлого воинства.
— Что вы хотите? — вжимаясь в кресло, пролепетал Лонсирем.
«Играть».
— Что?..
«Я играю. Тот, кто отказывается от игры, обретает определённую форму, неизменную навеки, и единственное, что изменяет его — смерть. Моя дочь связывает Меня, но Я проявляю себя во всём, что создано ею, так как Я — её начало».
— Это… — шёпотом сказал Лонси. — Вы…
«Вспоминай, Лонси, у тебя отличная память».
— Это писал господин Гаренау, антрополог и религиовед, — смирно ответил Лонсирем. — Вы цитируете господина Гаренау, главу о метафизике Легендариума. Я на экзамене отвечал профессору Станирау по трудам господина Гаренау.
«То-то же», — сказала бесконечность.
— Вы… — несчастным голосом сказал Лонсирем, — вы смеётесь? Зачем вы это?
«Сойдёт и так, — пояснила бесконечность. — Ты обещал поиграть со мной, Лонси. Выигрыш уже у тебя. Давай поиграем».
— Выигрыш? — непонимающе пробормотал Лонсирем. — Выигрыш… Я играл с толстой… с госпожой, которая продавала сувениры. Но я с ней не играл! Она говорила странные вещи. Я подумал, что она сумасше… Вы?! Вы…
«Ясный разум суть определённая форма, Лонси. Рескит, которую знает Древний Юг, безумна».
Маг замер. Конечности его одеревенели, пальцы свело. Он едва дышал.
— Что со мной будет?.. — прошептал Лонсирем.
«В замкнутом мире Я проявляюсь опосредованно. Ты — Маг Выси, мальчик мой. Я проявляюсь через тебя».
— Маг… — начал Лонсирем.
И осёкся.
Ветер бил в стену огромной, высокой как комната палатки. Пара световых заклятий не разгоняла сумрака. На складном стульчике возле металлического стола сидела принцесса Лириния, затянутая в полевой мундир.
Внезапно увидав совсем рядом Её Высочество, маг по привычке испугался. Тот Лонси, что существовал несколько недель назад, вытянулся от робости. Но Лонсирем, который жил теперь, быстро освобождался от страхов прошлого. Некая часть его по-прежнему созерцала престолонаследницу, властную полурескидди, чьё сердце сковали льды Лациат; другая же часть читала медленно разворачивавшийся свиток истины.
Лириния думала о том, как она устала. О том, что отец, вечно не к месту лезущий в её дела, опять пугливо спрашивал, не нарушит ли Уарра пакта о ненападении, а потом заводил разговор о внуках. Что южане хитры как бесы, а Император Уарры того хитрее. Принцессу раздражал Атергеро, раздражал новый суперманипулятор, она не верила ни единому слову Эмерии и подозревала ту в государственной измене. «Цай-Цей! Кто пустил в войска эту мысль? — думала она со злобой. — Неужто полуживой Маджарт? Оставьте Цай-Цей в мире. Я не желаю впутывать в это Цай-Цей».
Перед принцессой стояла Эмерия.
Прежний Лонси узнал красивую женщину, которую он дважды видел впервые: вначале среди жарких холмов древней Хаскараи, где память его была стёрта, а потом на совете принцессы. Здесь, в военной палатке, разбитой где-то среди диких степей, она вновь была в изящном платье, туфлях и перчатках по локоть. Но теперь перед магом разворачивался свиток истины…
Эмерия выглядела немногим старше принцессы; в действительности ей только что исполнилось шестьдесят девять. Великая Тень Аллендора, она привычно и холодно ненавидела знать, и более всего — принцессу, у которой последнее время состояла на побегушках. «Во льдах Лациат эта девочка оставила не только сердце, но и мозги», — думала она, улыбаясь той мягко, как мать. Под перчатками тени горели боевые заклятия. В юности она намеренно испортила своё совершенное тело этими татуировками, чтобы не работать под легендой проститутки. Эмерия думала о докторе Тайви: действительно ли этот могучий агент Императора — предатель? И кого именно он, в таком случае, предаёт?
Под столом сидел Атергеро: пускал слюни и вертел в руках грубо вырезанный из дерева паровоз.
Лонсирем понимал, что обе женщины видят демона как здоровенного грязного полуидиота; Маг Выси видел создание огромной мощи, почти не оформленное, клубящееся, будто грозовая туча; создание это сдавливала и душила тысяча тысяч цепей. Ни один из магов, выписывавших жуткую упряжь, не думал об осторожности, каждый только старался вложить больше силы. Плоть для Атергеро была вторична, она не становилась ему защитой от этой тяжести; несчастный демон быстро сходил с ума.