Дети немилости
Шрифт:
Согласно одной из легенд, настоящей матерью Железноликой была Ордузет, верховная богиня языческого пантеона.
…Говорят, во время «столетия тишины» истинный характер рескидди проявляется в полукровках. Я склонен был в это верить. Принцесса Лириния Аллендорская и уаррская Тень Юга были достаточными тому доказательствами.
Вернувшись из поездки, я до позднего утра обсуждал с Эррет новый закон о цензуре, а потом она отбыла по каким-то таинственным делам, прихватив с собой Данву; кажется, возвратиться красавицы намеревались не раньше ночи.
— Мы идём по лезвию бритвы, — сказал я Эррет, дочитав проект закона. — Опасно дозволять газетчикам болтать что вздумается, коли уж отношения с Западом становятся всё сложней, но само по себе принятие этого закона может послужить поводом для инсинуаций.
— Неплохо бы намекнуть Аллендору, что с нашей стороны это жест доброй воли, — сказала Эррет.
— И им стоит выступить со встречной инициативой, — согласился я. — Но как?
Эррет подумала немного.
— Одного из террористов, прикормленных моим муженьком, звали Сандо Улари. — Она усмехнулась. — Да, почти тёзка… Его благополучно повесили. Но у него осталось целое гнездо сестёр и братьев. Его младший брат Вилендо, правовед-недоучка, испугался преследования, бежал в Ройст и пишет там теперь политические пасквили. У него острое перо, его охотно печатают. Полагаю, если мы обратимся к правительству Лиринии с изящной жалобой, нам не откажут.
— Не откажут. Это мелкое дело. Но прецедент появится. Мне по душе эта идея, Эррет.
— Экстрадиция господина Улари-младшего — акт государственного флирта, — определила Эррет и хихикнула.
Она уехала, а я остался в тишине и покое с документами, которые тени передали из Тысячебашенного с помощью аппарата дальней связи.
Это новое изобретение трудно было переоценить: если прежде за миг преодолеть огромные расстояния могла только Пятая магия, то теперь по крайней мере слова из страны в страну несла последовательность сигналов, основанная на несложной Третьей. Аппараты распространялись едва ли не стремительней собственных сигналов, и для передачи секретных сведений уже приходилось использовать шифр.
Но с делами я быстро покончил и даже растерялся с непривычки: обыкновенно они занимали куда больше времени. Бесчисленные посетители, просители и советники остались в Кестис Неггеле. Возникни нужда, они бы, конечно, и оттуда добрались до меня, посредством поезда или того же чудесного аппарата. Только нужды не было и не могло быть: император Морэгтаи не покидал Данакесты.
Две недели назад господин Кайсен представил мне новые доказательства собственной преданности и ценности Дома Теней как структуры.
Подтверждая его ходатайство об аудиенции, я обдумывал слова Онго. Генерал говорил о чудовищной ошибке на пути долга и о том, как трудно идти, сознавая её. Он на собственном опыте знал, как узок становится после этого путь, как тяжёл страх упустить что-то ещё, и при этом не понимал, отчего я считаю возможным доверять Великой Тени. Полагаю, несравненный Онго всё-таки немного лицемерил — точнее, был небеспристрастен. У шестого сословия имеются собственные представления о чести, пускай дворянину они кажутся уродливыми. Своего криводушного преемника, он же предшественник, господин Кайсен живьём разобрал на части при помощи пилы и стамески.
Андро Улентари… Я много размышлял о его судьбе, пытаясь понять его. Двести лет назад Эрдрейари писал о другом человеке, но строки обретали новое звучание:
Шепотком, вокруг да около Ходит ветер злых вестей. Слышно, выкормили сокола В змеином гнезде. И остался птицей в сердце он, Только под землёй Обернулись перья серые Стальной чешуёй. Откупайся красным золотом, Головы поднять не смей, Как покажется над городом Крылатый змей…Если же подозревать худшее, и всё это — заговор, убийство, назревавшая смута — с самого начала было замыслом Андро Улентари, то повторить схему низложенный князь не сумеет: слишком узнаваемо и слишком опасно. Пусть моя власть над шестым сословием кажется зыбкой, о власти Эррет такого не скажешь.
Эррет говорила, что среди теней Кайсен превратился в легенду при жизни, даже в пословицы вошёл. От одной из них я не мог отделаться: «Дедушка не зол, дедушка суров. Когда дедушка очень суров, многие умирают».
…Ивиль следовала за ним как истинная тень — немо, неотрывно. Кайсен, казалось, не обращал на неё внимания, но то, что Тени Востока он дозволил ждать себя у дверей императора, свидетельствовало о многом. «Девочка влюблена», — шепнула мне Эррет с полуулыбкой. Я поначалу удивился, а потом вспомнил, что дом Улентари этим славится: что далеко ходить — родной дядюшка Андро в возрасте шестидесяти пяти лет женился на горячо любившей его юной особе.
— Не думал, — сказал господин Кайсен, — что есть причина, способная собрать вместе Теней сторон света, кроме восшествия на престол нового императора и начала войны.
— И вы правы, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, о чём речь, господин Кайсен.
«Речь о войне, — подумал я, — которая не должна начаться».
— Мы готовы служить, государь. — Старец сложил пальцы на трости.
Я помедлил. Мелькнула мысль: надо приказать Кайсену убрать агентов Западного луча из Лациат. Я запретил Эрдрейари хозяйничать там, и если Великая Тень начнёт дразнить генерала своей властью, очередной схватки не миновать. Полезно знать, что думают каманары, но спокойствие внутри империи мне дороже. Последствия столкновения двух столь могущественных людей непредсказуемы.
— Я хочу знать о настроениях в Аллендоре и о том, что намерена делать Лириния, — сказал я. — Потом распоряжусь относительно вашей работы.
Кайсен поклонился.
— Ждите в саду, — велел я. — Я буду через минуту.
Отец говаривал, что государь во время исполнения своих обязанностей не должен видеть разницы между главой княжеского дома и последним уличным шпиком: для императора, олицетворяющего высшую справедливость, все его подданные равны. Я мог звать к себе кого угодно, просто личная приёмная моя не годилась для широких совещаний. Но официальная Данакеста была большим, чем главная резиденция дома Данари, она была священной твердыней для всей уаррской аристократии, и присутствие в этих чертогах даже одного господина Кайсена смертельно оскорбляло князей. Не то чтобы я разделял чувства напыщенных стариков; в конце концов, если говорить о достоинстве крови, Андро Улентари на многих из них имел право смотреть свысока. Но выказывать благорасположение шестому сословию в ущерб первому я не имел права.