Дети Ночи
Шрифт:
— Но все же ты мог брать его с собой, чтобы мы хотя бы раз в год виделись!
— Мог. — Отец рассмеялся. — Но я все ждал, когда же мои прекрасные сыновья условятся встретиться где-нибудь и сбегут каждый из своего холма? Но вы оказались на диво послушными!
Старший разинул рот.
— Но я тогда... после Провала... я хотел быть примерным сыном!
Король расхохотался.
— И это тоже хорошо. Ты научился смирять свое буйство. Хотя я предпочел бы, чтобы вы все же сбежали из дому. Однако, уважение брата тебе придется завоевывать. И дружбу его друзей. Ты — наследник, но пока это ничего не значит.
Старший кивнул. Ничего, скоро им
— Постарайся завоевать их быстрее, Старший, — сказал отец. — Всего два года осталось. Нет. Молчи. Говорить об этом мы будем не здесь и не сейчас. Сейчас мы вернемся к гостям, и веселись. Надо думать о жизни, пока мы живем, и радоваться.
И всю ночь из холма доносились песни и смех, и музыка, и охотники Дневных, которым довелось заночевать в лесу, знали, что Ночной народ празднует по какому-то поводу. А, значит, поутру наверняка можно будет найти у пиршественных костров кубки, или кувшины, или блюда редкостной красоты, потому как знатные Ночные имеют обычай оставлять пиршественную посуду на месте пированья, если какое-то большое событие отмечают. Любопытно, что они сейчас празднуют там, в Холмах?
Теперь у каждого из братьев были свои покои, и Старшего отвели в новое его жилище. Тут были все его вещи и книги, и детские еще сокровища, на стенах висели гобелены из их общей с братом комнаты. Но все-таки это было совершенно новое, непривычное и еще не обжитое место. Это не было возвращением домой. Собственно, Старший был готов к тому, что многое изменится и будет непривычным, но уж слишком много для одного дня — брат, который уже не принадлежал только ему, новый и незнакомый, совершенно не схожий с тем, каким он был в письмах. Новые, незнакомые комнаты. Да и вообще все незаметно изменилось за эти годы. То, что казалось огромным, теперь казалось обычным, что было ярким и манящим теперь потускнело и уже не привлекало взгляд, как прежде. Да нет, просто он сам стал иным. Помнил Королевский холм мальчик, вернулся — молодой человек.
Он взял из стенной ниши книгу, сел в покрытое пестрым покрывалом кресло, пододвинул ближе ажурный медный фонарь с мягко светящимся внутри светильным камнем и раскрыл книгу.Усмехнулся.
«Жил-был один пастух. Когда вставала луна, он выгонял к озеру белых красноухих коров своего господина и пас их под луной. И был в этом стаде один бык дивной красоты и величавого облика. Господин ценил его больше всех своих коров, и быков, и даже псов и коней. И был у пастуха верный пес, который охранял стадо, пока пастух ложился поспать, а еще был у него филин, который следил, чтобы не пришел лютый волк или злой вор. А еще были у него большой острый нож и крепкий кнут, чтобы дать отпор и волкам, и ворам. Таков был этот пастух, что ни разу не потерял из стада ни телки, ни теленка, ни быка, и господин очень любил его.
И вот как-то раз заснул пастух, а когда проснулся на рассвете и стал стадо собирать — прекрасного белого быка-то и нет. Сказал тогда пастух своему псу:
— Почему не уследил ты за прекрасным белым быком? Почему не разбудил меня и не прыгнул на горло вору?
Поджал пес хвост и ничего не ответил ему, только заскулил.
Спросил тогда пастух филина:
— Где были твои острые глаза? Почему не увидел ты вора?
Закрыл глаза филин и нахохлился, но ничего не сказал.
Тогда загнал пастух стадо в хлев и отправился искать вора, хотя уже вставало солнце. Шел он по следу на росе долго или коротко, но когда солнце встало над лесом, увидел он на поляне своего белого быка, а рядом с ним рыжую корову, а у дерева стояла гнедая кобылица с белым носом. А в седле сидела девица из Дневных, румяная, как яблочко, с волосами как спелая рожь и глазами цвета осеннего неба. Пастух поклонился ей и сказал:
— Госпожа, я пришел забрать быка моего господина.
Девица засмеялась и сказала пастуху:
— Сейчас день, и власть не твоя, а моя. Я нарочно увела этого прекрасного быка, потому, что на рассвете увидела тебя спящим, и люб ты стал моей душе. Хочешь вернуть быка — должен ты будешь отслужить мне год и один день, тогда сможешь вернуться домой. А если нет — не уйдешь ты с этой поляны никогда.
— Что же, будь по-твоему, — сказал пастух, потому что знал, что от дневного народа можно ждать любого колдовства и каверзы. К тому же, девица была прекрасна, и с первого взгляда прикипел он к ней всем сердцем.
Год прожил он среди дневного народа в счастье, почете и радости, но под конец года затосковал по родным холмам. И когда пришел срок, стал он просить отпустить его. Сказала тогда госпожа:
— Грустно мне с тобой расставаться. Но раз ты выбрал, так иди. Только помни — выбираешь один раз, а расплачиваешься потом всю жизнь.
Пастух же сказал:
— Придет время, и я вернусь. Крепко мое слово.
Так вернулся домой пастух, и когда пришел в холм к своему господину, увидел, что там и дня не прошло. И никто не верил его рассказу, что год и день прожил он среди Дневных и ходил под солнцем. А когда говорил он — смотрите, моя кожа потемнела от его лучей, все только смеялись и говорили — ты же пастух, ты часто солнце на рассвете видишь. И стали над ним подсмеиваться, и прослыл он сумасшедшим.
И такая тоска обуяла пастуха, что не стало ему житься в Холмах. И тогда однажды ушел он перед зарей искать свою госпожу. Пришел он на ту поляну — а она заросла высокой травой. Пошел он к дому госпожи — а там только камни, а сквозь них проросли молодые деревца.
И понял пастух, что прошел здесь не один десяток лет, а в Холмах всего несколько месяцев. Слово было исполнено, но и расплата пришла.
Упал тогда пастух на землю и заплакал. И так лежал он, пока не стал землей. А потом на поляне выросло большое дерево, и на ветру оно шепчет и звенит, а ночью тихо смеется и поет, как пастушья свирель».
Старший вздохнул, закрыл глаза, вспоминая дедов холм, и то, как читал эту сказку Нельрун, как он ахал и то и дело перебивал его, восклицая — у нас есть такая же история! Только там пастух попал в Холмы, а когда вернулся — прошло сто лет!
Он сказки называл историями, считая, что в них есть правда, и Старший даже мог бы с ним согласиться, но вот уж в этой сказке правды не было ни на грош. Или была какая-то такая правда, которой не видно сразу. Разве что любовь между детьми Дня и Ночи была чистой правдой, если вспомнить деда и госпожу Керинте.
Шорох.
Он резко поднял голову. Дверь в спальню тихонько отворилась, и на пороге появился Младший.
— Не спишь? — шепотом спросил он и как-то мгновенно оказался рядом. — И я тоже спать не хочу и не могу. Я пришел говорить с тобой. Да убери ты эту книжку!
Старший опомнился. — Да, конечно! Садись! Я сейчас... эх, ничего еще не знаю в своих новых покоях, ни вина не найти, ни...
— Да не надо! В меня после такого пира ничего не лезет! Во, — хлопнул он себя по животу, — тугой, как налопавшийся барсук!