Дети Ночи
Шрифт:
— Оно не умерло... Оно запомнило меня... уведи меня, пожалуйста... Я плохо вижу.
Младший растерянно огляделся по сторонам. Шепот бездны умолк, люди говорили чересчур громко и возбужденно, как всегда бывает после тяжелого напряжения. Отец не подходил к ним, он стоял в полудюжине шагов и смотрел на них с каким-то непонятным лицом. А подошел к ним старший Тэриньяльт. Он постоял, глядя в Провал, затем резко опустился на колено перед Старшим.
— Я, — неожиданно громко прозвучал его спокойный голос, — Арнайя из дома Териньяльтов, приношу клятву верности на жизнь и на смерть Старшему принцу и наследнику Лунного дома.
Король молча кивнул, руки его чуть заметно дрожали.
Уже потом, наверху, отец сказал:
— Тэриньяльты признали твое старшинство. Великая победа. Теперь я спокоен.
Приснопамятное стояние у Провала имело три последствия.
Первое многих удивило. Действительно, чему может научиться отпрыск царственного дома, проведший многие годы в Медвежьем холме, у старшего мага Королевского холма? Тем не менее, Старший, восстановив силы, сразу же отправился на уровень Школ, с поклоном к Науринье Прекрасному.
Хотя Науринья и был старшим магом, годами он был вовсе не стар. Это был молодой мужчина, очень красивый и элегантный — по сравнению с ним даже Младший казался простоватым и неуклюжим. Всегда невозмутимый, никогда не повышающий голоса, он, тем не менее, внушал невольный страх взглядом, потому, что глаза у него было ярко-желтые, как у хищного зверя.
Именно невозмутимость старшего мага и привлекла принца. У Провала ему пришлось столкнуться с тварью куда более сильной, чем попадались ему прежде. И вот тогда он понял, что ему не достает совершенства в искусстве сосредоточения. Он не умел достигать полного покоя в себе, и потому тратил сил больше, чем следовало.
Достигать совершенного сосредоточения — искусство высокое, оттачивается годами упорных занятий, даже самые знаменитые маги не всегда владели этим искусством в совершенстве.
Казалось бы, при таких способностях и силе, как у Старшего, можно и не озадачиваться сосредоточением, но Старший был жаден до знаний, и ему было совершенно безразлично, кто сможет его научить — пусть это будет даже самый низкий изгой, что скитается в тени холма или прячется в нижних жилых уровнях.
Науринья безусловно не обладал такими способностями и силой, как Старший, но тем, что ему было дано, он владел с несравненным совершенством, и добился этого сам. При невеликой своей силе он был не слишком полезен у Провала, но как мастер тонких магических плетений он был превосходен. Дед говорил — «магия не дубина, порой хватает и иголочного укола, если знать как и куда ткнуть». А Старшему хотелось овладеть и тонким искусством в совершенстве. Дед, наверное, мог бы научить, но тогда пришлось бы остаться у него в холме еще надолго.
А времени уже не было.
Науринья был и польщен, и удивлен, и сразу же согласился.
— Обучать — мое призвание, и я рад и готов, — сказал он. — Платой же буду просить, — многозначительно улыбнулся он, чуть наклонив голову, — учения от вас, принц. Ваш дед не слишком охотно делится знаниями.
Вот так у принца появился, кроме Тэриньяльта, еще один «свой человек». И Старший знал, что когда придет пора искать ответы на все вопросы, Науринья будет с ним. Они были в чем-то схожи, и принц не сомневался, что так и будет.
Второе последствие было менее приятным.
После достопамятной стражи у Провала многие стали посматривать на него как-то снизу вверх, что ли. Кланялись с преувеличенным почтением, некоторые даже не осмеливались заговаривать с ним, пока он первый не обращался к человеку, угадывая, что его хотят о чем-то просить. Он завоевал почтение, но он не этого хотел. Если это и была любовь, то не такая, какой он хотел бы от людей. Это начинало тяготить и злить, и совсем допекло после очередной охоты на зимнего червя.
Зимний червь — здоровенная безглазая бело-серая тварь, покрытая жесткими ядовитыми иглами, с зубастой пастью и широкой глоткой, откуда выстреливает черный ядовитый колючий язык.Зимние черви откладывают яйца поздней осенью в ямы под корнями деревьев, забрасывают их сверху листьями, после чего червь сворачивается сверху и умирает, а его туша становится потом пищей личинкам. К концу зимы выжившие молодые черви выходили на охоту. Летом они меняли окрас, набирали жиру, чтобы дать жизнь очередному поколению.
Как раз в ту пору настало время выполза молодых голодных тварей. Их истребляют и Ночные, и Дневные — тварям этим все равно, день или ночь, их жизнью распоряжается только голод и жажда размножения. Но вглубь Холмов охотники Дневных нечасто заходят, все больше по окраинам. А сейчас зима, время тьмы, время охоты Ночных, тем более в Холмах.
Выехали на раннем зимнем закате, по свежему мягкому снегу. Младший со своей молодой свитой, при них Старший и пятеро охотников, так называемой верхней стражи. Эти люди лучше других знали земли, лежащие в кольце Холмов, и даже вполне сносно чувствовали себя на поверхности днем.
Днем шел небольшой снег, но пятна оленьей крови все равно проступали из-под тонкого белого слоя, да и след червя слишком глубок и широк. Красноухие белые гончие быстро подняли лай, обнаружив лежку червя, и следом за Нарэйей, главой охоты, все углубились в лес.
— Они не одного червя подняли, — сказал Нарэйя, понимавший лай своей своры чуть ли не лучше человеческого языка. — Там большая лежка, штуки три будет, не менее.
— О как! — вскинул круглые брови Старший. — Непросто будет. — Он достал из налуча лук. Он любил этот лук, он прикипел к нему душой еще с Медвежьего холма, с первых страж у Провала, когда им, «молодняку», позволяли только стоять позади всех и бить по тварям заговоренными стрелами. Лук был первым настоящим, взрослым подарком деда, Старший ощущал его почти как часть себя, от одного прикосновения к этому верному и любимому оружию чувствуя радостный трепет.
Вот и сейчас приятная дрожь прошла по телу. Лук был теплым. Тот, кто изготовил его, был хорошим мастером. Недаром говорят, что высокое мастерство становится искусством, а разве магия тоже не Искусство? Все черпают из одного источника, магия есть во всем.
Тварей они окружили на большой поляне. Лежка у червей была в яме под вывороченным деревом. Корни, словно скрюченные пальцы застывшей мертвой руки, торчали из-под снега. Червей было действительно три. Псы прыгали вокруг, отскакивая от разворачивающихся в атаке подобно пружине тварей. Черви мгновенно скручивались и распрямлялись, растопыривая смертоносные иглы. Утоптанный снег под корнями был почти ровно устлан гладкими голыми костями животных — Старший припомнил, КАК именно жрут добычу черви — выворачивая желудок наружу — и его затошнило.