Дети Ночи

Некрасова Наталия Владимировна

— Да. И мне не стало легче. А потому, даже если мы и сыграем в нашу игру и даже выиграем — я не достоин взять выигрыш. Давай больше не будем говорить, ладно? — быстро добавил он, видя, что Младший хочет что-то сказать.

Младший и не стал ничего говорить.

Они почти не спали в тот день. Солнце было бледным, в воздухе висела снежная дымка, стирая цвета с картины мира. А когда настала ночь, пришел мороз, небо прояснилось, и над лесом снова встала звезда Кошачий глаз. И братья вступили в Лес.

Тени

струились между стволов, текли вдоль дороги, еле заметные, полупрозрачные. Они двигались украдкой, но все равно эту текучесть можно было уловить краем глаза. Они шептались, и шепот их был печален и угнетал душу. Он был непонятен и гнетущ, как шепот Бездны, хотя и был иным. Это было странно. В них не было угрозы — лишь тяжкая, непереносимая тоска. Хотелось бежать прочь.

— Если обернешься — не вернешься, — опять прошептал Младший слова из сказки.

И, словно в ответ, сзади раздались мягкие, быстрые звериные шаги. Чье-то частое, смрадное холодное дыхание. Скрежет не то зубов, не то когтей.

— Не оборачивайся, — прошептал сквозь стиснутые зубы Младший, и Старший, усмехнувшись недобро, кивнул. Сзади долго еще доносились всякие звуки — то крик, то плач ребенка, то стоны, то вой. Братья не оборачивались. И звуки затихли.

Глава 22

Дорога постепенно поднималась, и вскоре братья поняли, что восходят на довольно высокий, поросший елями, холм, обходя его противусолонь.

— Ничего, зато вернемся по солнцу, — пробурчал Старший.

Луны не было. Но от снега было светло, и звезды тихо переливались в небесах.

— Шуршат, — прошептал Старший, глядя вверх. В глазах его стояли слезы, и он улыбался. — Шепот звезд — это тебе не Бездна...

Младший не умел красиво говорить, потому лишь кивнул, восторгаясь братом.

Вскоре они поднялись наверх.

И увидели среди елей развалины. Неимоверно древние, огромные и прекрасные.

Когда-то это была усадьба. С каменной круглой стеной, в которой до сих пор виднелись двенадцать ворот. Арки рухнули давным-давно, но белокаменные стены, гладкие и светящиеся, как снег, устояли. Посреди мощеного двора стоял дом, давно лишившийся кровли. Длинный зал вмещал, наверное, множество гостей. У дома было двенадцать пристроек.

Братья подъехали ближе. Они стояли у стены, не зная, в какие ворота войти — почему-то обоим это казалось важно. Затем Старший закрыл глаза и тронул коня. Голова на мгновение закружилась, и он снова увидел румяную женщину с белыми крыльями и в белом венке. Пахнуло яблоками. Он стоял во дворе. Младший въехал в западные ворота, и Старший почему-то вздрогнул. Тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Ну, что же. Идем, брат.

Они спешились и вошли, ступая по остаткам радужной и золотой черепицы рухнувшей крыши. Они вошли и увидели погасший очаг и стоявший на тагане большой серебряный котел, почерневший от времени. По краю котла шел узор из двенадцати повторяющихся фигур. Знакомых фигур, слишком знакомых...

А за котлом сидел, склонив голову, тот, кто их ждал. Они еще не видели его лица. Они видели переливающуюся разными цветами мозаику на полу — светящиеся камни. Те самые. Узор кольцом охватывал очаг. Двенадцать фигур, уже неразличимых, разрушенных временем. Старший шагнул вперед и провел рукой по краю котла — котел еле слышно, глухо запел низкую тугую ноту.

«...И был у них в Доме котел Истины. Если наливали в него воды, то от слова правды, произнесенного над ним, вода закипала, и пел котел. И вода становилась напитком бессмертия...»

Старший тряхнул головой. Сказки обступали его со всех сторон. Было страшно.

И тот, кто ждал их, поднял лицо.

Странное это было лицо. Оно было красивым — но совершенно не запоминающимся. Казалось даже, что черты его лица все время незаметно меняются, текут, как вода.

Точно также нельзя было сказать, какова его одежда — она тоже струилась и менялась.

Он смотрел на Старшего, словно чего-то ждал. Чего? Надо что-то сказать? Что-то сделать? Он уже готов был заговорить, как вдруг в голове прозвучали слова из сказки, словно кто-то нарочно прочел их звонко и четко.

«... — А когда ты окажешься там, — сказала старуха, — не говори ни с кем, пока с тобой не заговорят первым».

Старший вздрогнул и сжал губы. Глянул на Младшего. Тот молчал, видимо, полагаясь на брата.

Молчание тянулось и тянулось, и тот, что ждал их, наконец, дернув ртом и зло посмотрев на принцев, протянул:

— Входите и будьте гостями.

И они вошли.

— Назови же себя, гость, — сказал хозяин.

«... — И не называй никому своего имени...»

Старший помолчал, улыбнулся. Он вошел через самые западные врата.

— Зови меня Закатным гостем.

Хозяин засмеялся. Смех его был похож на резкое скольжение грубой ткани по свежезатянувшейся ране.

— Закатные врата — врата владыки смерти.

— Кто знает, к кому она придет в гости? — ответил Старший.

Хозяин снова замолчал — теперь он обдумывал все слова гостя, словно искал в них скрытый смысл.

— Что же, начнем игру, — сказал хозяин.

— Я не ради игры пришел.

Казалось, этот ответ даже несколько ошеломил хозяина. Несколько мгновений он молчал, не сводя взгляда с принца. Старший опасался, что сейчас с ним что-то сделают — но нет. Или здесь были какие-то свои правила и законы?

— Тогда зачем ты здесь?

— На то у меня есть свои причины.

Кошачий глаз стоял прямо над холмом. Полночь.

Хозяин все больше недоумевал и тревожился.

— Ты должен играть со мной.

— Почему я должен?

— Таков обычай.

— Он не от начала времен был таким.

Хозяин снова замолчал, сверля взглядом Старшего.

— Чего ты хочешь?

— Зачем тебе знать?

— Ко мне не приходят просто так. Ко мне приходят просить.

— Мне ничего от тебя не нужно.