Дети ночного неба
Шрифт:
Ванд последней вытащил большую глиняную бутыль, оплетенную прутьями.
— Да уж. Ты с детства с книжками носился. Думали, уж и не вырастет из тебя ничего путного. А ты вон какой вымахал! Выпьем? — он побулькал содержимым бутылки. — В Империи-то такого винца поди не найдется.
— В этом ты прав, — Риддин с улыбкой подставил кружку под темно-бордовую, почти черную струю. — В Империи виноградное вино — редкость. Виноградники там почти не растут. Но они делают вино из зерна.
Великан чуть бутыль не уронил, глядя на собеседника округлившимися глазами.
— Как это они умудряются?!
— Умудряются как-то. Оно бы тебе понравилось.
Ванд брезгливо поморщился, разлил вино по кубкам.
— Гадость несусветная должно быть.
— Не сказал бы, — они чокнулись и отпили каждый из своей посудины. — Расскажи, а как у вас тут? Как брат? И почему ты вдруг оказался сотником?
Великан помрачнел.
— А что у нас. У нас война. Ради своей придури с завоеванием Империи князь разорил страну. У крестьян забрали почти весь скот и большую часть урожая, чтобы солдат кормить, вот-вот начнется голод. Да и солдаты совсем не рады. Вместо того, чтобы дома сидеть и поля пахать, они прутся куда-то на войну. Это для верхушки война — благо, возможность выслужиться перед князем, да отхватить себе лакомый кусочек от чужих земель, — Ванд рассказывал обо всем с такой горечью и таким жаром. Риддин понял, что старый воин давно хотел выговориться, но то ли не с кем было поговорить по душам, то ли не доверял тот никому. — Твой отец умер около семи лет назад, — вдруг сменил великан тему.
— Я знаю, — печально кивнул Риддин.
— Я тебе никогда не прощу того, что ты не был на его похоронах! — Ванд сгреб собеседника за ворот. На мгновение Риддин испугался, заметив в глубоко посаженных глазах бешенство, но почти тут же великан успокоился. — Нурин хоть и не подавал виду, но сильно переживал из-за твоего бегства, он считал, что не смог сделать так, чтобы тебе было хорошо дома.
Не удержавшись, Риддин хмыкнул, он хорошо помнил, как к нему относился отец, это совершенно не вязалось со словами Ванда.
— Не смей старших перебивать! — вспылил великан, от выпитого его огромный нос покраснел. — Ну так вот, а после смерти Нурина, вся власть твоему брату досталась. Аддрад хороший князь, только уж больно власть любит. Первым делом после вокняжения, он убрал тех, кого возвысил или приблизил его отец, сменив на своих людей. Кого-то в ссылку отправил, кого-то вон как меня…
Риддин кивнул, при отце Ванд командовал пятью тысячами воинов.
— Так что опасно тебе к князю. Может, не пойдешь все-таки? — великан грустно посмотрел на сына своего лучшего друга.
— Надо, Ванд. Я хочу убедить князя не развязывать войну.
— Ну тогда точно похороны будут. Если князь разрешит похоронить тебя, а не бросит твое тело собакам.
— Но что-то же надо делать.
— Надо, — Ванд прищурился, отчего его маленькие глазки и вовсе исчезли под бровями. — А ведь ты можешь. Ты сын Нурина, такой же как и Аддрад, люди пойдут за тобой, если ты захочешь. Мы тут и так как на разворошенном улье сидим, едва солдат удерживаем. Если ты пообещаешь им, что войны не будет…
Риддин грустно улыбнулся.
— Мятеж? Нет, мятеж я устраивать не буду. Мне нужно поговорить с братом.
Ванд с досадой хлопнул себя по колену.
— Ну ты и дурак!
— Извини, Ванд. Какой есть.
— Ну, тогда как знаешь. Я выделю тебе солдат для сопровождения. Не много, потому что мы должны охранять эти растреклятые ворота. Но учти, если головы лишишься, лучше мне на глаза не попадайся!
— Можете не охранять, потому что словом Императора ворота запрещено открывать, пока существует угроза вторжения.
— Мне приказано, я делаю, — сухо ответил сотник.
На следующее утро они покинули лагерь. Ванд выделил Риддину для сопровождения пять человек, а также верховых и вьючных лошадей. Путешествие к Тандару, столице Адна, началось. Ванд провожал его чуть ли не со слезами, не надеясь больше увидеть. Риддин помахал ему, когда они выехали, заметив как над лагерем вьется какая-то крупная птица. Он насторожился, решив, что Император все же отправил за ним кого-то из Балоогов, но, приглядевшись, понял, что это не ворон, а сокол. Охотится, наверное, а может лагерь располагается слишком близко от его гнезда, и это беспокоит птицу.
Мэйо было скучно, как скучно бывает десятилетнему мальчику, которого оставили в полном одиночестве. Император занимался своими делами, да и, честно говоря, побаивался его Мэйо. Несмотря на то, что правитель был старше всего на несколько лет, он казался гораздо взрослее, а еще от него исходила какой-то холод, напрочь отбивающий у мальчика желание подружиться с Императором. За Мэйо присматривал специально приставленный слуга, но для общения этот в общем-то добрый, но немного глуповатый человек не подходил. И Мэйо старался как мог развлекаться сам: гулял по саду, который и за несколько лет не разведать полностью; смотрел как возле казарм тренируются стражи, чтобы запомнить их движения и попробовать воспроизвести у себя в комнате; иногда записывал на кусочках пергамента разные истории и стихи, об их путешествии. Он жалел, что Чиа оставила его в императорском замке, а не в крепости Каеш, там-то ему было гораздо веселее, там Огонек и Шангар.
И он бы непременно придумал что-нибудь веселое, и даже собирался придумать — в одном из чердачных помещенный замка лежал каркас крыльев, который только осталось обтянуть шелковым покрывалом, унесенным из спальни тайком от Шабара. И останется только испытать. Мэйо даже башенку подходящую присмотрел, если спрыгнуть с нее, нацепив крылья на плечи, то он сможет пролететь над двором и стеной и попасть в город. Но в то утро, когда мальчик уже хотел осуществить тщательно продуманный план, разбудили его какие-то крики во дворе, ругань, а потом кто-то завопил от боли.
Мэйо, как был, в ночной рубашке подбежал к окну и распахнул ставни. Вдруг это Чиа вернулась?!
Стражники древками пик пытались отогнать крупного рыжего пса, один из них сидел на земле, держась за прокушенную ногу. Зверь не рычал и не лаял, молча кружил вокруг людей, пригибаясь к земле, выжидая момент, чтобы еще на кого-нибудь напасть.
— Разбойник! — закричал Мэйо, что было сил, не веря своим глазам, отскочил от окна, быстро натянул сапоги и тиску и помчался во двор.
Это и в самом деле оказался Разбойник, изрядно похудевший, припадающий на правую лапу, но живой! Зверь не подрос, но чувствовалось, что щенячьего в нем больше не осталось. Мальчик бросился к псу, обнял за мохнатую шею, заплакал, уткнувшись носом в рыжую шерсть. Другая собака, проявляя радость, уже скулила бы от восторга, ползала на брюхе, виляла хвостом. Разбойник только скупо несколько раз махнул хвостом туда-сюда и лизнул Мэйо в ухо. Стражники, сразу заподозрившие в громадном звере наличие крови чей-ни, оторопели от такого проявления нежности.