Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Никто не заметил, как от далекой сферы, висевшей над лиловым горизонтом, отделился первый крохотный кусочек синевы. Как беспечно, почти весело, он стал порхать зигзагами, словно не видел безысходной пустыни, и его не ужасало близкое присутствие зверя. Но что взять с таких крохотных созданий — их век недолог: этот беспечный кусочек синевы вполне можно было принять за нежную утреннюю бабочку, радостного хрупкого мотылька, в чьих переливающихся крылышках застряла капелька неба.
«Собак не было...»
Кувалда вот-вот уйдет вверх для замаха.
«Подожди. Ты сейчас разрушишь дом и тогда уже никогда его не найдешь».
Лже-Дмитрий остановился и недоверчиво оглянулся. Крысолов по-прежнему лежал на своем месте, уткнувшись лицом в землю. Честно говоря, ему здорово досталось. Сам виноват.
«Ты разрушишь дом и уже не найдешь...»
— Сбежавшего мальчика? — хмыкнул Лже-Дмитрий, дико вращая глазами.
Крысолов — это был его голос. Надо ж, какой живучий! Болтает, не раскрывая рта... Значит пуповина еще не перерублена. Ах ты, молчун! Теперь тебе захотелось поболтать? Ну что ж, молчун-крысолов, давай, валяй, так даже веселее.
Лже-Дмитрий отвернулся и с каким-то глубокомысленным подозрением уставился на заднее стекло:
— Давай поболтаем, пока я тут занимаюсь делом.
Он покрутил кувалду вокруг своей оси и стал прицеливаться.
«Знаешь, почему собак не было?»
— Болтай, болтай!
«Дом заманивал нас. Так же, как теперь он заманивает тебя».
— Нет, — возразил Лже-Дмитрий. — Дом! Это место существует только для вас. Так ты ни черта и не понял. Дом находится только в твоей голове. Его надо разрушить. И тогда я смогу достать его. Извлечь оттуда сбежавшего мальчика.
«Вранье! Не совсем так. Близко... но не так. Вранье и подтасовка».
Лже-Дмитрий поморщился: тот, другой, что удивительно, молил его послушать Крысолова. Вот слизняк — тоже оказался живучим. Только Крысолов так ничего и не понял.
— А здесь находится только зверь. И Ее земля. Ее хлеб. Таков закон плодородия. Зверь и Ее хлеб.
«Подожди».
Тот, другой, — и теперь это выглядело прямо уже сногсшибательным, — тоже умолял подождать.
«Зверь...»
Лже-Дмитрий замотал головой:
— Тот, что в тебе, позволил флейте стать вот этим, — он еще раз крутанул кувалду в руках. — А этот, — и он сиротливо поглядел на Бумер, потом по сторонам и быстренько отвернулся, чтобы не видеть сферы, висевшей над лиловым горизонтом, — этот справится со всем остальным.
«Подожди... Остановись».
Лже-Дмитрий взмахнул кувалдой. Треугольный, как ядовитый гриб, остаток стены обрушился. Какая-то доска еще раз грохнула Крысолова по голове, и он, наконец, затих. Замолк. Убрался из головы Лже-Дмитрия.
Это хорошо. Очень хорошо. Надо спешить.
Лже-Дмитрий начал прицеливаться и понял, что тот, другой, вовсе не заткнулся — чем-то подцепил его болтун-Крысолов. Слизняк решил дорого продать свою никчемную жизнь, нагадить напоследок. «А почему ты боишься смотреть на сферу? — с неожиданной и тем более невероятной в его положении ехидцей поинтересовался он. — Все еще привязан к ней?»
Лже-Дмитрий вздохнул. Капризно сложил губы — кровь ручейками текла по лицу, оставляя на губах солоновато-горький привкус.
Плевать... Он уже почти дома. В лоне Великой Матери.
И поднимая кувалду (надо спешить!), он успел подумать еще о двух вещах:
(круг)
он слышит чей-то зов. Вполне возможно, лишь показалось. Возможно, он все еще слышит обрывки бреда Крысолова, раздавленного домом. Но кто-то звал кого-то: «Плюша! Плюша!» И что-то в этом зове было... неправильное, но и пронзительное и оттого непереносимо печальное, горькое,
(словно друг Валенька)
что-то утраченное...
Плюша... Зов явно возник после паузы, навязаннной молчуномКрысоловом.
Поэтому надо спешить. Спешить!
И еще... Тот, другой, слизняк... Лже-Дмитрий подумал, что впервые после появления в егопомывочной длинноногой блондинки слизняк вылез без разрешения.
Джонсон отчаянно вспенивал воду — его снова дернули за ноги.
Сначала он подумал, что это какие-то водоросли, потом — бревно, подводный плавун, потом... Мысли накладывались одна на другую, потом накатила какая-то жуть... Подводное чудовище, всплывшее с липкого илистого дна? Гигантский сом?
Мысли накладывались и выдавливались немедленной насущной потребностью глотка свежего воздуха. Мысли роились, жалили его мозг, и волчица-паника, сжатая до этого в пружину, наконец-то прыгнула, не останавливаемая больше никем. Пружина разжалась и теперь все снесет на своем пути.
Его держали за ноги. Даже сквозь темный холод этой ледяной купели он чувствовал прикосновение чего-то намного более холодного.
Джонсон посмотрел вниз. И пузырек воздуха вышел с краешка его губ.
Она всплыла со дна. Чудовище таилось в темноте, в густом иле. Она была мертва и неподвижна. Его держала за ноги утопленница. Ее застывшие и сиявшие мертвым светом глаза смотрели прямо на него.
Джонсон не знал о существовании Дмитрия Олеговича Бобкова, и уж тем более о том, что он делил место под солнцем и луной с какимто Лже-Дмитрием. Шизофреник, антиквар и директор не совсем отвечал Джонсону взаимностью. По крайней мере, для Лже-Дмитрия он существовал, как некий смутный образ.
Совсем другое дело — длинноногая блондинка, вздумавшая заделаться дэддрайвером. Если б они оказались знакомы, Дмитрий Олегович смог бы кое-что поведать Джонсону о белокурой шлюшке из ванной, из роскошной, отделанной итальянским мрамором «помывочной».