Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Лже-Дмитрий начал перерубать пуповину. Он спускал собаку с цепи.
Проем все увеличивался. Эта темная волна за спиной Михи пугливо насторожилась. Миха не сводил взгляда с двери, его глаза начали привыкать к полутьме дома, сейчас, сейчас...
И тогда с наружной стороны, оттуда, где оставался Лже-Дмитрий, сюда донесся леденящий собачий вой. Миха вздрогнул, но не только потому, что этот вой выхолодил его до самых костей, но прежде всего потому, что в это же мгновение дверь захлопнулась.
— Будда, нет, пожалуйста! — закричал Миха-Лимонад. Это не должно повториться, больше не должно. — Будда! Нет!
«Зверь, который живет в доме, — услышал Миха шипение за своей спиной, — он пришел».
Миха обернулся. Все стало меняться с пугающей быстротой. Об этом говорил Икс? Этот момент он должен был узнать? После которого у них совсем не останется времени, лишь только крупицы, и все будет зависеть от того, что они успеют?
За окнами вспыхнуло. В эту секунду Лже-Дмитрий обрушил кувалду на лобовое стекло. Зеркальная поверхность трюмо словно взорвалась, разлетелась шрапнелью. Множество осколков беспощадными разящими пчелами обожгли Михино лицо. Один из них крупным хрустальным лезвием вошел в левое плечо, видимо, повредив сосуд.
«Это мог быть глаз», — отстраненно подумал Миха-Лимонад, чувствуя, как разливается теплое пятно — крови сразу стало много.
Лже-Дмитрий! Что он делает?
Миха пристально посмотрел в окно с выбитыми теперь стеклами. Миха дожен успеть понять, потому что времени совсем не остается, но... Леденящий собачий вой повторился, сменяясь глухим рыком, — Лже-Дмитрий снова обрушил кувалду на автомобиль. Зачем?
И внезапно откуда-то издалека до Михи дошли слова Лже-Дмитрия: он вспомнил фрагменты их первого разговора тогда, в то ранее утро на Можайском шоссе...
Вот оно в чем дело! На краешке сознания забрезжила какая-то мысль и стала настойчиво стучаться. До Михи дошел чудовищный смысл того, что сейчас происходит. Все настойчивей стучалась страшная мысль, как найденный элемент головоломки. Миха понял, что им уготовано.
«...Была еще одна Тигровая Лилия. Звали ее... Шамхат».
Вот и все. Все элементы пазла начали вставать на свои места. Собака, взявшая след четверть века назад... Миха теперь понял, как все произойдет. Понял, чтоделает Лже-Дмитрий.
Надо его остановить. Немедленно! Любой ценой.
(об этом предупреждал Икс?)
Как угодно задержать.
— Подожди! — закричал Миха и кинулся через коридор к входной двери. Он успел подумать о том, как же верно Икс все угадал. Как все хрупко, но Иксу удалось кое-что спрятать даже от Михи.
Спрятать?
Перед самым порогом Миха на миг остановился. Спрятать... Вся левая сторона желтой майки, помеченной индейским вождем в полном боевом оперении, начала пропитываться кровью. Все больше и больше. Миха решил, что позже ему следует извлечь осколок и перетянуть плечо, но позже, позже... Если у него, конечно, будет это «позже».
спрятать
Вот оно как... До Михи наконец дошло. Теперь он понял, о чем говорил Икс. Конечно, понял! Он усмехнулся: ну, Икс, ну ты и штучка! Любопытное выбрано... средство связи. Как неожиданно, оказывается, должен... сработать один из амулетов.
Спрятать! Укрыть еще один... пазл, элементы которого выстраиваются сейчас прямо на глазах.
Вот почему Икс заставил Миху надеть эту старую индейскую майку. И чего не смог понять Лже-Дмитрий. Потому что Иксу удалось... спрятать.
Миха-Лимонад потрогал кровавое пятно — вся левая сторона майки пропиталась насквозь.
— Пора, Джонсон, — прошептал Миха. — Пора, старый друг!
А потом бросился на крыльцо, чтобы остановить Лже-Дмитрия. Задержать хоть на несколько минут.
Им были необходимы эти несколько минут.
Джонсон рушился с Крымского моста в далекую темную воду, отчаянно крича и вращая конечностями. Он не чувствовал радости полета, свободное падение не одарило его восторгом прозрачной ясности и тишины, словно на мгновение тебе удалось остановить мир, и между выплеском адреналина и последующим наслаждением, скорее всего, лежала непроходимая пропасть. Перед его мысленным взором вовсе не мелькала вся прошедшая жизнь. Он испытал лишь отвратительную тошноту, поднявшуюся вместе с внутренностями к горлу, и как что-то сжало и стянуло освободившуюся полость, и, невзирая на свой оглушительный вопль, параллельно, то ли про себя, то ли нет, тут уж не поручишься, выдал:
— Мать твою-ю!!!
Джонсону крупно повезло. В воздухе его качнуло и опрокинуло на спину, что неминуемо бы означало страшный удар об натянутую до плотности асфальта безжалостную поверхность, но в последний момент тело выпрямилось и неуклюжей бомбочкой вошло в воду. Он отбил лишь левый бок и несильно обжег часть лица. Джонсон этого не знал. Как и то, что ему повезло еще раз: он успел набрать полные легкие воздуха.
Лишь только вторгнувшись в ледяную, взорвавшуюся брызгами темноту Москвы-реки, Джонсон, скорее всего, на мгновение потерял сознание. Все внутри него застыло, и сердце судорожно остановилось. И Джонсон решил, что не выплыть ему из ледяной купели, из обступившей со всех сторон бездны, как почувствовал, что сердце совершило свой первый неверный удар, еще один, а потом бешено забилось. Он, скорее всего, достиг низшей точки, потому что вода начала выталкивать его. Джонсон стал отчаянно помогать себе: энергично работая руками и ногами, он пытался всплыть на поверхность, маняще переливавшуюся огоньками Московских улиц.
Джонсон совершил свой прыжок.
Он понял, что это была за кровь. Чья кровь выступила на его белой нарядной рубашке. Картинка возникла в его голове, вполне возможно, он извлек ее из тех мгновений, когда был без сознания. Он увидел и начал понимать еще множество вещей,
(как же Икс со всем этим угадал! И прежде всего — сохранив эту старую, застиранную до дыр желтую майку с индейским вождем в полном боевом оперении)
и понял, как теперь будет. Он не успел испугаться, лишь подумал, что и он ведь сохранил флейту, а Миха — фотографию, и понял главное: в любом случае, все это время они и были тем самым... кругом, невзирая ни на что, они были кругом, о котором говорил Будда.
И о котором помнил теперь только Икс.
Поверхность казалась совсем уже близкой. Джонсон двигался к ней, не теряя тихой надежды — ему был необходим глоток воздуха. Все в нем требовало жить, хотело, требовало этого, пусть и пропахшего моторным маслом или мазутом, такого спасительного глотка воздуха...
Он не сразу сообразил, что его движение вверх прервали. Не сразу понял, как что-то еще более холодное, чем мутная вода реки, коснулось его ног и потянуло вниз.