Дети Шини
Шрифт:
– И что, мы вообще не сможем с родителями общаться?
– не унималась Настя.
– Сможем, конечно, - пообещал Марков.
– Уверен, есть тысяча способов дать о себе знать, не запалившись.
– Сядь уже, - попросила я Маркова, потому, что его хождение утомляло и привносило в наше и без того непростое обсуждение оттенок стресса и паники. Но он не сел. Не услышал даже.
– А с этим, что будем делать?
– Герасимов кивнул на Амелина.
– Что-что, - мгновенно откликнулся Якушин.
– В больницу местную отвезем и всё. Просто
– Но это будет не очень честно, - сказала я.
– Он ведь тоже не хочет возвращаться.
– А ты головой сама подумай, - грубо одернул меня Марков.
– Он вон вчера тут чуть не помер. Какие варианты?
Сначала я хотела поспорить, но потом всё же согласилась, во-первых, чтобы не связываться с Марковым, а во-вторых, наверное, это действительно был единственный выход.
– Тогда завтра выезжаем, - коротко резюмировал Якушин, после чего оделся и пошел в гараж, где была та самая машина. И все парни, похватав какой-то еды со стола, даже без его указаний отправились расчищать снег перед гаражом.
После их ухода, в наступившей тишине, приступы душераздирающего кашля зазвучали ещё страшнее. Амелин с жуткими хрипами втягивал в себя воздух и бился на кровати, как выброшенная на берег рыба. Я погрела молоко и попросила Сёмину принести ещё снега для чая.
А сама взяла кружку с дымящимся молоком, села на кровать и несколько раз потрясла его за плечо, пытаясь разбудить. Но он никак не просыпался, только кашлял и хрипел. Я потрогала лоб. Температура если и была, то намного ниже, чем вчера вечером, вероятно, лучше было оставить его в покое. Но как только дверь за Сёминой захлопнулась, он неожиданно и крепко схватил меня за руку, так что молоко, которое я держала в другой руке, даже немного выплеснулось на пол.
– Как ты могла? Как ты позволила им сделать это со мной?
От такой фамильярности я откровенно растерялась.
– А как ещё? Нужно было сбить температуру. Или ты хотел умереть?
Попыталась аккуратно забрать руку, чтобы снова не разлить молоко, но тут внезапно, заметив те самые, другие шрамы, буквально остолбенела.
И действительно было от чего, всё его предплечье от самого запястья до локтя оказалось испещрено кошмарными рубцами и порезами, маленькими и большими, тоненькими и жирными шрамами, в основном поперечными, но было несколько и продольных. Так, что всё вместе это напоминало хаотичную штриховку безумного художника.
Амелин перехватил мой взгляд и вызывающе улыбнулся.
– Видишь же, что хотел. Вот, только до вчерашнего дня думал, что всё знаю о боли, но даже представить себе не мог, что чувствуешь, когда к горячему телу прикасается кусок льда.
– Якушин сказал, что это не больно, а просто неприятно, - с трудом выдавила я, всё ещё переваривая увиденное.
– Твой Якушин ошибся. Всё наоборот. Это было жутко больно, но приятно.
Он паясничал, специально пытаясь меня зацепить.
– Слушай, Амелин. Ты не дома, это может там родители на эти штуки ведутся,
Но ему явно доставлял удовольствие этот глумливый ребяческий эпатаж. Он вытащил из-под простыни вторую, столь же сильно обезображенную, руку и вдохновенно продекламировал:
– Слепцы напрасно ищут, где дорога,
Доверясь чувств слепым поводырям;
Но если жизнь - базар крикливый Бога,
То только смерть - его бессмертный храм.
Я сунула ему чашку с молоком и поскорее отошла от кровати.
Он взял, выпил залпом и тут же снова позвал меня.
– Будь другом, помоги дойти до туалета.
Идти на попятную не хотелось, но не могла же я его послать в таком состоянии.
Кое-как поднявшись с кровати, Амелин завернулся в простыню, сунул ноги в смешные ботинки и оперся о мои плечи. Он был выше головы на две.
– Извини. С Фетом я, наверное, переборщил.
– Ладно. Завтра поедем в больницу, и тебя там быстро вылечат.
Мы дошли уже почти до самых дверей, но после этих моих слов, он вопросительно остановился, и внезапно вспыхнувший в его глазах упрек, заставил меня почувствовать себя виноватой.
– Тебе нужно в больницу. У нас нет лекарств, и мы должны будем разъехаться.
– А ты куда поедешь?
– Мы с Марковым и Сёминой в Сочи.
– Я хочу с вами, - сказал он, но прозвучало "я еду с вами".
– В твоей ситуации сейчас не до хотения.
– Да, брось, - он небрежно поморщился.
– Подумаешь кашель и температура. У тебя никогда такого не было, что ли?
– О чем ты думал, когда в легком пальто зимой убегал из дома? При том, что и так уже болел. Не мог одеть что-нибудь нормальное?
– Не мог, - в его детской улыбке опять промелькнула издевка.
– У меня нет.
– Чего у тебя нет?
– Ничего нормального.
– Согласна, - эта нелепая игра выводила меня из себя.
– У ненормального человека не может быть ничего нормального. И, вообще, Амелин, кончай препираться. Мы уже всё решили.
– Меня зовут Костя, - резко отпустив меня, он развернулся, и сам вышел в маленькую, холодную комнату.
Его голая спина, плечи и шея сзади тоже выглядели отвратительно: лоскут неровной бугристой кожи, а на ней и под ней несколько красных длинных полос. Меня аж передернуло.
– Эй, стой, - закричала я, приходя в себя.
– Накинь хотя бы пальто.
Но было поздно, дверь громко захлопнулась. А когда он вернулся, то вообще перестал со мной разговаривать, пошел, упал в свою кровать и накрылся подушкой.
На обед Сёмина сварила суп из рыбных консервов и потушила курицу с рисом на второе. Её манипуляции на кухне выглядели поистине фантастично. Было удивительно, что из этой магазинной ерунды может получаться настоящая еда. А ещё она делала это с таким удовольствием, что я невольно залюбовалась. Прям даже когда картошку чистила вся светилась. Чудачка.