Дети Силаны. Паук из Башни
Шрифт:
– Вам необходимо поспать, хозяин.
– Знаешь, что меня раздражает, Себастина?
– Усталого тана раздражает многое.
– Меня раздражает, что я не могу знать, когда спят мои враги. Если бы я знал это, я бы мог спать в то же время, не боясь, что даю им фору. А сейчас меня преследует страх того, что засну я в своей стране, а проснусь на ее руинах, потому что мои враги не спали… Враги никогда не спят, это условие диктует мне страх, диктует паранойя! Почему они напали на дом Инчиваля? Он ничего не знает, а его светлый ум не пригоден к ведению расследований или чего-то подобного. Оружие, которое я у них украл? Эта дурацкая поделка? Стоила ли она того, чтобы убивать его? Хотели ли они убить его или просто похитить? Шантажировать меня? Но зачем? Если
– Слишком много переменных, хозяин, и слишком усталый ум пытается найти ответы. Вам необходим сон.
Она права. Сон. Самое желанное сокровище для усталого существа.
Я валяюсь в кровати среди раскаленных одеял, а сон боится идти ко мне, потому что я боюсь засыпать. Подобное бывает у больных лихорадкой или отравившихся плохой пищей, которых мучит сильный жар и тошнота. Любые попытки заснуть тщетны, потому что в воспаленном уме пляшут безумные картинки, обрывки каких-то мелодий, невнятных фраз. То и дело мелькает обезображенная морда покойного Вольфельда, семейство угольщиков отплясывает среди безымянных надгробий, а люди, которых я не видел лично, но которые исчезли, валяются кучей в сторонке. Работники таможни, большинство из них так и не удалось найти, ни одного из тех, кого де Моранжак подозревал во взяточничестве. К слову о нем, верховный обвинитель тоже тут, в моей голове, посреди мучительного жара. Он и вся его семья обедают за большим столом, не замечая танцующих мертвецов и люпса, рыщущего меж могил.
– Господин де Моранжак, – сказал я, приближаясь, – простите, что мешаю вашей трапезе. Сам не знаю, зачем приехал к вам сегодня!
– Не извиняйтесь, дорогой тан, не извиняйтесь! – рассмеялся человек, поднимаясь мне навстречу. – Вас я всегда рад видеть в своем доме!
– Вот как?
– Присаживайтесь!
Мертвые слуги мгновенно накрыли для меня место за общим столом.
– Чем же я обязан такому дружелюбию вашей милости, господин де Моранжак? – спросил я, принимая хрустальный на серебряной ножке бокал с вином.
– Вы, дорогой тан, едва ли не единственный из столичных чиновников, в чьих карманах не появляются чудесным образом новенькие империалы! А еще вы не злоупотребляете своей властью, и это достойно восхищения!
Приняв комплимент, я поднес бокал ко рту, но из-за важного вопроса помедлил:
– Скажите, Сильвио, за что вас убили?
Он ответил не сразу, некоторое время проковырялся в своей тарелке.
– За что убивают таких, как мы, Бриан?
– Порой мы просто…
– Нет, Бриан, главная причина.
Я пожал плечами:
– Находится более умелый и беспощадный интриган, и тогда мы погибаем.
– Да, таков порядок при мескийском дворе. Но что, если меня убили не как чиновника, а как человека? За что убивают людей?
– Хватит, Сильвио. Причин, почему одни живые существа убивают других, тысячи, и у меня нет желания перебирать их все ради вашего удовольствия.
– А жаль, – ответил он кисло. – Угощайтесь, тан л’Мориа.
Передо мной поставили серебряную тарелку с глазами, ушами и языками, изрядно подгнившими и заплесневелыми, а в бокале моем тихо закипала густая темная кровь.
– За что убивают людей, тан л’Мориа? – спросил Сильвио де Моранжак, смотря на меня кровоточащими ранами вместо глаз. – За то, что люди видят слишком многое, слышат слишком многое и, увы, могут слишком многое разболтать!
Он открыл рот, показывая мне обрубок языка, после чего неуловимо преобразился в Мирэжа Зинкара.
– Пейте, тан, пейте! Букет просто восхитителен!
Я столкнул бокал на пол, но малдизец злобно ухмыльнулся, дернул кистью, и моя рука ухватила вилку.
– Глаз? Язык? Или ушной хрящ?
– Я бы, наверное, все-таки выпил крови, – ответил я. – Жаль, что она вся разлита по полу.
– Крови. – Зинкара откинулся в кресле и укоризненно качнул лысой головой. – Жаль. Крови. Крови. Крови. Крови. Крови. Крови.
– Да, крови. – Мои пальцы разжались, выпуская вилку, она упала на пол с громким лязгом. И я проснулся в утренней темноте и липком поту. – Крови!
Я сполз на пол и пошаркал к двери своей спальни, а когда открыл ее, в комнату просочился свет от подсвечника, который держала Себастина. Моя горничная там, где нужна, и тогда, когда нужна. Как всегда.
– Хозяин?
– Который час?
– Почти семь.
– Набери мне ванну и приготовь костюм.
– Слушаюсь, хозяин.
Закрыв за ней дверь, я вернулся к кровати и положил на нее сумку Инчиваля. Мне подумалось, что все хотят моей крови, даже мой лучший друг, и это странно рассмешило меня.
– Собака его укусила, как же!
Я вонзил клыки в свой указательный палец и провел им по застежке. Раздался щелчок, и сумка открылась. Внутри обнаружился пояс с прикрепленными к нему взрывными камнями и растрепанный блокнот. Пролистав его, рассмотрев чертежи и с трудом разобрав текст, я узнал, что Инч решил назвать эти штуки взрывашками. А когда отсмеялся, вписал слово «гранады». Я изучил типы цветовой маркировки гранад. Инчиваль тщательно их доработал. Заменил состав металла, из которого был отлит корпус, чтобы добиться большего количества осколков, заправил их мощным мескийским порохом и дополнил новым поражающим элементом. Он отметил красным цветом гранады противопехотные, такие опасные, что их можно кидать только из-за укрытия, потому что зона поражения слишком велика и покинуть ее за отведенное время невозможно. Желтым были отмечены гранады с прочным корпусом и мощной взрывчаткой. По задумке они должны были создавать взрыв настолько мощный, чтобы наносить повреждение постройкам. Зеленым цветом Инч промаркировал самые слабые гранады, с корпусами из обожженной глины, а вместо поражающего элемента добавил порошковую смесь нескольких ядов, в основе которой была ударная доза горького дурмана. Да, он не пожелал церемониться с потенциальным врагом, никаких снотворных наполнителей или не смертельного наполнителя вроде дроби. По три гранады каждого типа – это все, что он оставил для меня. Думаю, их было больше, но Инчиваль использовал несколько гранад как угощение для похитителей, напичкал их осколками… Как же его прижало, если не хватило собственных боевых заклинаний!
– Ванна готова, хозяин.
– Спасибо. Вот, возьми эти штуки и припрячь в одежде. Не знаю, как у тебя это получается, но верю, что справишься… Себастина, если я попрошу тебя спрятать в твоей одежде разобранную «Маскиллу», ты сможешь это сделать?
– Я приложу все усилия, хозяин.
– Ну-ну.
После освежающей ванны я спустился в малую трапезную. Мелинда сообщила, что тани Аноис все еще спит. Вчера она ждала моего возвращения допоздна, но не дождалась и уснула в гостиной. Бедняжка. Я взял из рук служанки свежие номера «Слухов Старкрара» и «Имперского пророка». «Слухи» сообщали, что за ночь было совершено лишь одно зверское убийство, на этот раз жертвой стал авиак, с которого не срезали кожу, а повесили на фонарном столбе на Птичьем Базаре. На теле пернатого имелась написанная от руки табличка.
– Скарбалатримкруллдавираммж, – прочитал я текст с фотографии.
– Простите, хозяин?
– Это наши литирии, Себастина, язык детей Силаны. Убийца накалякал беспорядочный набор литирий и повесил это на труп. Мне даже не надо читать дальше, чтобы представить, как зачирикали пернатые.
– Думаете, дошло до беспорядков?
– Нет. Авиаки по природе своей ненавидят конфликты, чичири работяги, арани прирожденные игроки, коканди негоцианты, коракси ученые. Только аксипити, фалки и аквили – солдаты и военные аристократы, но и они не рвутся на пули и клинки. К тому же в военной касте авиаков считается обязательным высшее образование и знание как минимум трех языков кроме родного наречия. Благодаря природной склонности к лингвистике они обычно учат универсал и исконный. Думаю, аквили не поддались на провокацию, но остальные авиаки – просто стадо глуповатых кур с маленькими мозгами.