Дети Солнцевых
Шрифт:
Скоро весть о «происшествии с новенькой» разнеслась по всем столам. Все были заинтересованы маленькой соней; все смеялись, жалели ее, а те воспитанницы, которые могли видеть стол, за которым сидела Варя, оборачивались и перебрасывались словами с сидевшими за ним.
Мадам Якуниной за ужином не было, и пепиньерке пришлось обратиться за советом к другой классной даме. Та, выслушав ее рассказ, подошла к нарушительнице порядка, но увидев спящую маленькую фигурку в траурном платье, добродушно улыбнулась:
— Смотрите, дети, чтобы она не упала!
И прошла в буфет, где несколько девушек были заняты мытьем и вытиранием тарелок.
— Послушайте, милые, — сказала она, — кто из вас может отнести в младший дортуар уснувшую за столом новенькую?
В ответ послышались три-четыре веселых голоса, с готовностью вызывавшихся нести девочку.
Классная дама выбрала самую рослую и сильную девушку.
— Спасибо вам, — сказала она, через плечо кивнув головой остальным. — Ты, Аннушка, молодец, по тебе и ноша, пойдем в столовую.
Аннушка улыбнулась во весь рот, оправила чистый белый фартук, вытерла руки и пошла за классной дамой.
Дети, с любопытством смотревшие на возвращавшуюся к их столу классную даму, зажужжали, как пчелы, а когда Аннушка нагнулась и стала поднимать Варю, многие из них даже встали, чтобы лучше видеть. Девушка подняла Варю на руки, положила ее как маленького ребенка, осклабясь, сказала: «Как перышко!» — и бережно понесла свою ношу наверх, где помогла Софьюшке раздеть Варю и положить в назначенную ей постель.
Глава VI
Непонятая героиня
Сдав Варю пепиньерке, Марина Федоровна вернулась в свою комнату, но не осталась в ней, а прошла в дортуар, отдала необходимые приказания горничной девушке и направилась в комнату мадам Якуниной. Подойдя к двери, она тихонько постучала.
— Entrez! [64] — послышалось в ответ, и в ту же минуту девочка лет двенадцати отворила дверь, торопливо присела перед вошедшей и крикнула:
— С’est m-lle Милькеев! [65]
64
Войдите! (франц.)
65
Это мадемуазель Милькеева! (франц.)
— Я к вам на минутку, Елена Антоновна, — начала Марина Федоровна, подходя к дивану, на котором сидела классная дама. — Мне бы хотелось сказать вам несколько слов. Не пройдемся ли мы по дортуару? — сказала она, бросив взгляд на вертевшуюся у стола девочку.
Мадам Якунина, женщина лет сорока, с добродушным широким лицом, светло-серыми глазами и толстыми губами, поднялась с дивана.
Ее доброе, всегда спокойное лицо было в эту минуту бледнее обыкновенного. Она, видимо, волновалась и старалась не выдать своего волнения.
— Зачем же? — ответила она. — Что нам мешает остаться здесь?
Несмотря на то, что она сказала это совершенно спокойно, в ее тоне ясно слышалось сдерживаемое раздражение.
Марина Федоровна молча посмотрела на Леночку.
— Леночка, занимайся своим делом! — сказала Елена Антоновна, обернувшись к дочери и как бы делая ей выговор.
— Не лучше ли ей выйти? Я вас надолго не задержу, — сказала мадемуазель Милькеева, понявшая по оказанному ей холодному приему, что мадам Якунина уже предупреждена о случившемся и считает себя обиженной. — Мне необходимо передать вам нечто, касающееся вашей пепиньерки.
— Пожалуйста, я слушаю, — произнесла сухо мадам Якунина.
— Но я не нахожу удобным говорить о деле в присутствии воспитанницы, — сказала Марина Федоровна, понизив голос.
— Выйди, Леночка! Ступай в класс, там готовь уроки, — сказала с неудовольствием Елена Антоновна, и, поджав губы, подняла глаза к потолку. Жест, выражавший и нетерпение, и вынужденную покорность судьбе.
Девочка собрала со стола книги и вышла.
— Елена Антоновна, — начала прямо мадемуазель Милькеева, — я вижу, что вам уже известно о том, что я сделала замечание вашей Буниной и не позволила ей мудрить над новенькой, приведенной сегодня.
— Мне известно даже гораздо более, — раздраженно ответила мадам Якунина, — и, к сожалению, известно сегодня не первый день, что вы пользуетесь любыми средствами, чтобы каким-нибудь образом подвести меня под неприятность.
— Подвести?! Я хочу вас подвести? Для чего и как? — спросила с искренним удивлением Марина Федоровна, никак не ожидавшая такого обвинения.
— Для чего? Это вам самой лучше известно. Думаю, для того, чтобы показать начальству, какие непорядки во всех классах, а только у вас всегда все исправно. А как? Да всеми возможными и невозможными средствами, ничем не стесняясь…
Она махнула рукой.
Услышав эти слова, ошеломленная Марина Федоровна замерла. Нередко и прежде ей приходилось спорить и защищать свои поступки, но никто никогда не взводил на нее таких обвинений. Она с минуту стояла и растерянно смотрела в лицо потерявшей самообладание Елены Антоновны.
— Мадам Якунина, — сказала она наконец, и губы ее судорожно передернулись, — чтобы говорить такие вещи, надо иметь какое-нибудь основание… Вам, точно так же как и всем в доме, известно, что до этой минуты я никогда, ни при каких обстоятельствах не доводила до ведома начальницы ничего, не касавшегося непосредственно моего класса. Прошу вас припомнить хотя бы один случай, когда я, поймав воспитанницу не моего класса в какой бы то ни было шалости или погрешности, сообщила о том кому-нибудь, кроме ее дамы. Скажите, наконец, виновата ли я в том, что я вижу и слышу то, чего другие не видят и не слышат?… Да вот, например… — она понизила голос до шепота, — вы ничего не замечаете, а я уже давно слышу, что за дверью наш разговор подслушивают…
Договорив последние слова, Марина Федоровна неожиданно быстро подошла к двери, живо распахнула ее, и в комнату, стремглав, влетела пепиньерка Бунина. А Леночка и еще какая-то взрослая воспитанница едва удержались на пороге.
Все три барышни сконфузились, растерялись и с минуту оставались неподвижными, с выражением изумления и испуга на лицах. Не менее их растерялась и сама Елена Антоновна. Она вскочила с дивана и застыла с остановившимися глазами и протянутой перед собой рукой.
— Э-это что? — наконец проговорила она.