Дети утренней звезды
Шрифт:
– Чего ты хочешь? – вздохнул Андрей.
– Извинений! – сверкнула глазами Виолетта. – От тебя и от Эжена.
Зорич кивнул, следом за ним, с заминкой, Эжен.
– Прекратите надо мной издеваться! – торжествующе продолжала Виолетта. – И еще пусть Эжен неделю носит мою сумку, а его голем Полифем по утрам мне кофе варит. И приносит в постель.
– Вот уж нет! – возмутился француз.
– Эжен, – вполголоса одернул его Андрей, и, к изумлению Виолетты, гордый отпрыск рода Фламмель угрюмо кивнул. Она тут же пожалела, что запросила так мало.
«Папа Скорца за сердце бы уже схватился, – подумала Виолетта. – Прости, папа, у меня нет твоей
– Так ты остаешься? – уточнила Мэй.
– А у меня есть выбор? – улыбнулась Виолетта. – Вы же ноги протянете в следующий раз, химики. Ладно… всем зажмуриться!
Она надвинула противогаз, обернула дымящуюся кастрюлю полотенцем и вылила ее в раковину, тут же молниеносно включила воду. Столб пара ударил в потолок, растекся белым грибом, с клокотанием и хлюпаньем жижа заползала в сток.
– Только бы трубы выдержали, – озабоченно заметила Виолетта. – Там кислотность зашкаливает.
На кухню, как лебедь в белом дыму, вплыла Сара Дуглас в ночнушке. Следом за ней с устрашающим голодным ревом вбежал снежный леопард. Растрепанная и сонная, Сара обвела всех отстраненным взглядом, заторможенно махнула рукой: – «Привет», – хлопнула дверца холодильника, в миску упал кусок размороженного мяса. Ирбис впился в него и потащил из кухни, оставляя на белом кафеле кровавый след. Сара налила стакан молока, поболтала бутылку – молока оставалось глотка на два, не больше. Вздохнула и побрела наверх – так же неторопливо и плавно, как и вошла.
– Я думаю, она инопланетянка, – шепотом сказал Эжен.
– А может, гомункул? – предположил Андрей. – У них обычно неразвиты высшие нервные функции.
– У гомункулов красные белки глаз, – заметила Мэй. – И смуглая кожа.
Виолетта промолчала. Она помнила другую Сару – быструю, сильную, яростную, там, на поляне, когда она билась с перевертышем.
– Итак, начнем! – Она вытащила из сумки книгу. – Объект первый – мантикора, задача – парализовать мышечную деятельность, не затрагивая при этом функций дыхания. Для начала мне нужны вода, раствор слюны амфисбены, вытяжка хвостовых желез ракоскорпиона, немного аконита. Мэй, принеси воды, Андрей – в правом верхнем кармане сумки стерильные перчатки, надень и, когда подам сигнал, разломи ампулу номер восемь в котелок с водой. Ампулу ты найдешь в отделении с ампулами. Эжен – пой.
– Петь?!
– Да, издавать гармоничные звуки посредством своих органов дыхания и голосовых связок. Обычно это называется «петь».
– Я не буду для тебя петь!
– ЭЖЕН!
Глава восемнадцатая
Деревня легла перед ним косым крестом – две улицы крест-накрест, шкатулка ратуши в центре, гостиница на одном конце, дом-ледокол, где живет Мари, – на другом. Деревня была серым пятном, она сливалась с полями, в которых жизнь уснула до весны. В серых домах за толстыми стенами мерцало пламя жизни ее обитателей. Туманы, даже здесь, на Дороге Снов, были туманы, Арвет пустил Зарницу ниже, еще немного – и олень загремит копытами по влажной черепице, своротит каминные трубы и увязнет в сетке тонких проводов, опутавших деревню.
Провода… их не было в реальности. А здесь от каждой крыши расходился веер тончайших, как паутина, проводов, они тянулись от одного дома к другому, сплетались воедино.
Арвет затормозил, спрыгнул на крышу. Осторожно, чтобы не улететь вниз, двинулся по коньку островерхой крыши. Плотные слои Дороги Снов были похожи на действительность – иногда они полностью повторяли ее, иногда отличались в мелочах.
«В мелочах дьявол и прячется, – говорила Элва. – Не тот, что с рогами, а тот, что с носом-пяточком, мелкий бес, он вечно сует его не в свои дела. Будь внимателен к мелочам, мой мальчик, они создают целое»
Арвет коснулся прозрачной, как стеклянной, нити – и тут же отдернул руку – жгучий холод пронзил ее, скрутил кисть в судорожную клешню. Арвет попятился, скользя по сланцу, черепица под ногами застучала, как тысячи зубов, пытаясь его ухватить, он потерял равновесие и схватился за горячую шею. Зарница! С трудом шаман забрался на оленя, пришпорил его и рванулся вперед, над крышами, все выше и выше – страх гнал его, охаживал плетью по спине. Страх говорил – не оглядывайся. Арвет пересилил себя, бросил взгляд назад – туман выталкивал из себя провалы темноты, очертаниями схожие с человеческими, с жадной пастью-воронкой, эти фигуры текли по крышам или пытались достичь его резкими прыжками, но Зарница поднимался все выше, деревня таяла, уходила на предыдущий слой, пока не исчезла со своими обитателями. На высших слоях все было спокойно, дрожала облачная гладь, готовая отразить любой его приказ, слепить из мысли любой сосуд и наполнить его любым содержанием – идеальная мастерская художника, но сейчас у него не было вдохновения творить. Он лишь создал бабочку-напоминалку, какие были в ходу на Авалоне, живую открытку с запахом моря, его жемчужным светом и шумом леса, прибавил три слова и отправил известному адресату.
Пусть она порадуется.
Саам покрутил рукой – вроде бы судорога прошла.
– Ну что, брат, на второй заход? – спросил он Зарницу. Дух-проводник потряс головой. Арвет вытянул перо стимфалид – тень этого меча появилась на поясе, едва он добыл его в бою на острове Дриад, и больше не покидала на Дороге Снов. Арвет бросил Зарницу вниз, в нижние слои. Когда облака разошлись, он не поверил своим глазам.
Нити паутины, опутавшей всю деревню, исчезли. Туман растворился. Солнце слепило его тысячью зайчиков от сланцевой черепицы, играло в стеклах, солнце дразнило – ну что, шаман, с кем ты собрался воевать? Смотри, вот по улицам бродят призрачные тени людей, вот кипящее отражение их мыслей и чувств, вот слепки их горя, следы их радости, вот тень всякой жизни – от крохотной блохи до зайцев в полях. Какие тени? Какой холод?
Уже возвращаясь в колодец своего тела, Арвет вспомнил последнее – нити тянулись в сторону дома Мари.
– И это все? – разочарованно спросил Тадеуш. – Часа полтора ты выплясывал, чтобы на какую-то паутину поглядеть? Невелико твое шаманство, Арви.
– Отстань, – попросил Арвет, упаковывая вещи. Во рту у него пересохло, страшно хотелось есть. Камлание и верно не задалось. Совсем непонятно, что это было и как все это трактовать.
Зверодушец покосился в пыльное окошко:
– Одна радость – солнышко выглянуло. И на этом спасибо.
Арвет сунулся к окну:
– Точно, солнце. Ох, черт…
Он нырнул за стеллаж с инструментами, скрылся в нише.
– Ты что?
– Ансельм. Хозяин. Идет сюда.
– И что такого?
– Ты его не видел в комнате! – шепотом сказал Арвет. – Он при смерти лежал, честное слово. А потом ожил, мгновенно.
– Бред, – фыркнул Тадеуш. – Обознался. Мало с ясным взором практиковался. Арви?
Арвет не отвечал. Шаги за воротами звучали все ближе, Тадуеш облизнул губы…