Дети восьмидесятых
Шрифт:
Эльмира охотно и радостно учит все сценки подряд, но выступать пока не может. Ничего, всему своё время, не будем торопиться.
Денис Ф. Огромные голубые глаза, до такой степени детски-невинные, что даже не верится, что Денис обыкновенный мальчик, а не ангел, спустившийся каким-то непостижимым образом с неба к нам в класс. И тем более не верится, что ангел этот может дёргать девочек За косы и — ах! — даже драться.
В раздевалке Денис идёт мимо вешалки, с которой упало чьё-то пальто. Я стою в стороне, и меня он не (видит. Думаю, что у него сейчас два варианта поведения: первый — поднять и повесить, второй — пройти
Считаю принципиально важным именно такой подход. Не подсказывать ребёнку — он и сам знает, как надо поступить, с нормами давно знаком, и тем более не заставлять — принуждение обязательно вызовет сопротивление. У него должна быть свобода выбора, а моё дело — изучать поведение, анализировать мотивы, делать для себя выводы.
(Бюрократическая педагогика брала факт и, мучительно наморщив узкий лобик, так и эдак вертела его, пытаясь всунуть с тесные рамки параграфа или инструкции. Факт не укладывался. Что с ним делать дальше, она не знала, посему отшвыривала прочь. И в дальнейшем не удостаивала вниманием бедный факт, наивно полагая, что он от этого перестанет существовать.)
Но пока я в сторонке философствую, Денис делает выбор, которого я и предположить не могла бы при всей фантазии. Он оглядывается и, удостоверившись, что его никто не видит, с каким-то даже злорадством вытирает ноги о чужое пальто.
Тут я бурно обнаруживаю свое присутствие, поскольку моя педагогическая и человеческая реакции полностью совпадают. Подробно останавливаться на них не буду, и так понятно. Денис поднимает на меня обезоруживающе ясный взор:
— Так это же не моё пальто…
Ну и артист!
Есть у детей такой приём педагогического воздействия на взрослых. Применяют они его чисто интуитивно и, как правило, достигают неплохих результатов: взрослый, всерьёз полагая, что воспитывает ребенка, сам незаметно оказывается под его влиянием. Так, по сценарию Дениса, я сейчас должна долго, назидательно и нудно втолковывать дитятке, что так делать нехорошо, некрасиво и неприлично. Что неважно, чьё пальто, и что не должен хорошо воспитанный мальчик вытирать об него свои грязные сапоги только потому, то оно чужое, Денис же будет внимательно и даже почтительно слушать и кивать головой, показывая тем самым, что он прямо на моих глазах меняется к лучшему. А маленькая пакость, которую он отлично сознаёт, сойдёт с рук. Она, эта пакость, просто утонет в море моих словоизлияний!
Прелестная роль мне отведена, ничего не скажешь…
Но я надежд не оправдываю, и Денис, тяжело вздохнув, идёт чистить пальто.
Нет, Дениса я бы тоже не отдала.
Серёжа Д. Это его искалечила мать, ещё не родив на свет. Но именно он первым подошёл мне помочь.
На каждой перемене к шкафу выстраивается очередь за перчаточными куклами — играть, общаться. И перед уроками тоже. Я открываю шкаф. Вдруг вперёд продирается Серёжа — его не пускают, требуют, чтобы он встал в очередь, — и протягивает руки.
— Серёжа, ребята правы, за куклой встань в очередь.
— Я нет… я это… книжки., туда, — и показывает на стол.
Перевожу: «Я хочу вам помочь перенести на стол книги и тетради».
Долго ждала я этого момента. Ждала, когда кто-нибудь из ребят по своей инициативе подойдёт помочь. Наконец-то! Первой ласточкой нового уровня, уровня понимания не только своих
Я выразила радость, поблагодарила Серёжу за внимание, похвалила его. Вокруг было много распахнутых настежь ушей и глаз, но я их не замечала. Обращалась только к Серёже, к нему одному. (Расставила акценты в спонтанной ситуации и «отвернулась» — пусть усваивают.)
Книги и тетради он торжественно и гордо переносил на стол, никому не доверяя столь ответственного дела, не обращая внимания на мольбы и просьбы поделиться таким счастьем — нести тетрадки. Вчера, позавчера и много дней до этого момента я переносила всё сама, и никто этого не замечал, тем более не почитал за счастье помочь. Сегодня положение в корне изменилось благодаря Серёже. Он повернул общественное мнение, направил ценностные ориентации в нужное русло.
Нет, никого не отдала бы, ни этих, ни других. Такие они разные, столько загадок и неожиданностей в каждом. А вот если бы добавили нам ещё человек пять… или семь… тоже интересных, неповторимых…
Домечталась! Пришли к нам новенькие — и всё начинай сначала! Оказалось, что говорим мы на разных языках и они нас просто не понимают. Путь к взаимопониманию оказался трудным и долгим. Но это было уже во II классе.
Общий язык у нас к концу года выработался. Это язык слова и жеста, позы, движения, мимики, взгляда. И юмора. Как же без него! (Думаю, то в скором времени методика развития чувства юмора у детей и методика применения приемов остроумия в обучении и воспитании займут достойное место в педагогике нового уровня — микропедагогике.)
Развить у ребят чувство юмора помог наш замечательный писатель Эдуард Николаевич Успенский. Его герои триумфально идут по свету. Найдётся ли сегодня человек, который не знает Гену и Чебурашку, дядю Федора и Матроскина! А вот автора почему-то многие не знают. Неужели и его мы сумеем оценить когда-нибудь, потом, в будущем?..
Мне надо было научить ребят понимать намёк, иронию и парадокс, видеть нелепость и абсурд, поскольку именно приёмы остроумия способны реализовать мои стратегические планы. По книге «Крокодил Гена и его друзья» я собиралась дать эталон межличностных отношений — да, ни больше, ни меньше! Но книги Э. Успенского есть далеко не в каждой библиотеке, достать их невозможно (слово «купить» попросту неуместно). И я, набравшись нахальства, написала письмо Эдуарду Николаевичу, в котором заявила, что в моей работе без его книг— никак! Честно говоря, на ответ и не рассчитывала. Но он пришёл: письмо и новая книга — «Школа клоунов».
Мы начали читать, и с первых же страниц книга ошеломила, захватила и покорила. В ней всё необычно. По содержанию это учебник, точнее, необходимое дополнение к нему. Здесь есть и математика, и русский язык, и правила дорожного движения, и правила вежливости, и… чего только нет! А главное — никакой назидательности. Очень своеобразная структура книги. В этом деле «соучастником» Э. Успенского стал фантазер и художник А. Семёнов. Я увидела в «Школе клоунов» прообраз учебника будущего.
Мы сразу поняли, что книга о нас. Мы не желали учиться читать, умываться по утрам, отрываться от телевизора ради уроков и вообще сознательно преодолевать какие-то трудности — ах, как похожи на нас герои книги — клоуны!