Дети войны
Шрифт:
— Волна преображения, — сказал он, не оборачиваясь. — Слышишь, как она движется?
Я невольно прислушалась, хотя знала, что не различу прикосновение магии. Только ночную прохладу, сладкий аромат, сплетение незнакомых ветров.
Для Мельтиара магия — как дыхание. Наверное, ему легко забыть, что есть те, кто не способны к ней. Такие как я.
— Нам пора, — повторил Мельтиар и протянул мне руку. Комната была крохотной — всего один шаг, и я оказалась рядом, сжала его ладонь. — Уйдем, пока никого нет.
Я умела запоминать
Я взглянула на Мельтиара. Он шел рядом, уверенно, не торопясь, словно путь был ему знаком. Но то и дело вскидывал голову, смотрел наверх.
Звезды. Самый верный ориентир, самые точные знаки.
Даже дома, в комнате учеников, я могла отыскать на карте лишь самые яркие вехи небесного пути. И теперь, среди ветра и незнакомых запахов, я едва сумела найти знакомые знаки среди сияющей россыпи. Небесная река текла надо мной, звезды мерцали и переливались, — тысячи тысяч, у каждой свое имя и голос. Я отыскала серп, звезду в его рукояти. Свет, который не дает ночным путникам сбиться с дороги. Звезда севера, Арца.
Запах травы и предрассветной земли дурманил, но летнее острие уже опускалось к горизонту, указывало вниз. Оно словно напоминало, — пришла осень, не забывай, не забывай. Лето позади, но три его самые яркие звезды еще видны, и одну из них зовут Амира.
Не отрывая взгляда от неба, я коснулась руки Мельтиара. Печаль, перевитая острыми нитями боли, кольнула ладонь. Ночь словно стала темнее, а свет Амиры над волнами травы — почти нестерпимо ярким.
Всего несколько дней назад предательство обрушилось на город, и Амира погибла. Одна из самых близких звезд Мельтиара погасла.
Я хотела помочь чем-нибудь — прикосновением или словом, — но Мельтиар взял меня за плечо, повлек вперед.
— Не останавливайся, — велел он. — Нам нужно идти.
Несколько шагов мы молчали — я слушала, как его чувства бьются в тисках воли, — а потом Мельтиар сказал:
— Расскажи о себе. Кто в твоей команде?
Я зажмурилась от нахлынувших воспоминаний и попыталась подобрать слова для ответа.
Мы выросли, зная, что будем скрытыми, готовились к этому всю жизнь. Учили язык врагов, их привычки, малейшие обычаи и правила. Враги должны были видеть в нас своих сородичей, доверять без капли подозрения.
Когда мы отправились в Эджаль, вражеский город, где нам предстояло жить до начала войны, я радовалась и боялась одновременно. Но все шло как надо, мы удачно внедрились, враги не распознали нас. Начались дни скрытой жизни, и радость превратилась в ожидание победы, томительное и жгучее, а страх опустился холодной пылью на дно души.
Я пыталась, но не могла перестать тосковать по городу, по тому времени, когда наша команда была неразлучна. Сейчас мы виделись лишь изредка, а в остальное время делали вид, что почти не знакомы.
Я всегда немножко завидовала людям с длинными, красивыми именами. Но в Эджале короткие имена оказались кстати, нам не пришлось их менять. Никто не понял, что это слова чужого языка, небесные знаки. Враги знали, что среди них живет темный народ, но были так беспечны, не могли распознать ни одного человека.
Коул, единственный маг нашей команды, работал в оружейной королевского гарнизона. Он ругался на королевских солдат — «Не следишь за ружьем, а если война завтра?» — и целыми днями работал в мастерской. В гарнизоне его не любили, но никто не заподозрил, что он капля за каплей наполняет оружие разрушительной силой, обращает ружья против тех, кто владеет ими.
Иногда мне удавалось найти предлог, чтобы забежать в мастерскую. Если рядом не было врагов, Коул молча сжимал мою руку, и мне было проще прожить остаток дня.
Кори не числился в армии, но работал в лаборатории при гарнизоне. Туда попасть было сложнее, — в лабораторию не любили пускать посторонних, а тем более женщин. Но иногда Кори сам приходил к нам в башню, — при врагах он был серьезен и сдержан, даже свои непокорные рыжие волосы заплетал в тугую косу. В дни, когда он появлялся, было легче дышать.
Я считалась ополченцем, а работала помощницей начальника гарнизона. Через меня проходили все военные новости Эджаля, — ведь именно я сидела за наборной доской, и под диктовку начальника гарнизона складывала резные символы и отпечатывала послания. Но новостей было так мало, что меня чаще отправляли с письмами на соседний военный пост.
Там я познакомилась с Нори.
Нори стал отличным прикрытием. Он был милым и не особо умным, жил не в самом Эджале, а на посту возле газовой вышки. Переехать ко мне он не мог, и я к нему тоже, поэтому мы лишь встречались время от времени. Зато в гарнизоне все знали, что я не одинока, — у меня был повод отвергать ухаживания. Не стоило с кем-то сближаться в самом Эджале: у меня был собственный домик, в который я не хотела впускать врагов, — ведь там обычно собиралась наша команда.
Мы всегда встречались, когда кто-то возвращался из города, приносил письма и последние новости о доме. Сидели за столом, говорили на родном языке и пили, а за окном была ночная тишина Эджаля, — пыльная и душная летом, холодная и ветреная зимой.
Мы сидели так и перед самой войной. Считанные дни оставались до звука флейты, до призыва, и я сгорала от нетерпения и жажды битвы.
— В моей команде были Коул и Кори, — сказала я и взглянула на Мельтиара. Отблески звезд мерцали в его волосах, рассвет все не шел. — Мы были скрытыми в Эджале.
— О, Эджаль. — Мельтиар крепче сжал мою руку. Я чувствовала, что он улыбается. — Эджаль был очищен идеально. Красиво и быстро.
Тепло, звон счастья, гордость, — чувства почти нестерпимые, — переполнили душу. Я хотела обернуться, прикоснуться к Коулу и Кори, сказать им: «Вы слышали?! Мельтиар похвалил нас!»