Дети Времени всемогущего
Шрифт:
– Брехня! – убеждённо объявил Клионт. – Кентавр – та же лошадь, а лошадь не разорвёшь.
– Лошадь, может, и не разорвёшь, – поддел проснувшийся Матрей. – А тебя – запросто!
– А вот и нет! Ты его раньше заколешь!
– Эй, – хрипло пообещал разбуженный Арминакт, – заткнулись бы, что ли. Я вам не «краснолапый», но как раздеру!
Клионт прыснул первым, но полусотник с Матреем отстали ненамного.
Жрецов вывели ещё вчера, но храмовый огонь горел, а в священном бассейне журчала вода. Асон чуть разжал пальцы, и зерна пшеницы тоненькой струйкой потекли в пламенную чашу. Обычная жертва воина перед битвой, но Асон принёс ещё и сорванные у входа
Прощальные цветы тихо упали в священный бассейн, медленно, очень медленно закружились, отдаляясь от мраморной кромки. Война с людьми тоже была водоворотом: державу сносило к невидимому жерлу, но понимали это немногие. Ниалк их не слушал, а ведь можно было успеть… Выжечь, договориться, уйти, да что угодно, только не ждать грозы под деревом, заткнув уши. Время было – полыхнуло не сразу и не везде. Пока «звёздные» гоняли иклутов по северо-восточным лесам, те ударили по земледельческому востоку. Ударили так, что вскоре спасать там стало нечего и некого. Первыми это поняли горгоны и исчезли. Их осуждали, но не слишком: летунам было нечего защищать, и хорошо, что они просто убрались за море. Кентавры, те припомнили запрет на жизнь в двенадцати городах, лишение права на вход в храмы, скачки и бои, наконец… Обида слуг, слабость жрецов и старейшин, молчание Небес, они всё и решили.
Асон окунул пальцы в воду, смочил виски и поднялся к древней алтарной плите, узоры на которой вырезали ещё те, с кем говорило Небо. Принёсший жертву мысленно перечисляет тех, за кого просит. «Звёздный» пытался вспомнить нуждавшихся в его молитве и не мог. Они все ушли раньше – оказавшаяся в центре резни родня, погибший почти сразу наставник, Интис и её мать… Асон был согласен умереть, сражаясь, но прижать к груди слюдяницу, чтобы кто-то услышал и ответил?! Наверное, Интис любила сильнее. Наверное – потому что он её почти забыл, а ведь не прошло и двадцати лет!
Он забывал, гоняя лезущие изо всех щелей людские стаи и убивая. Стоя на месте и убивая. Отступая и убивая. Хуже всего пришлось в осаждённых Ниннеях, городе тысячи лиловых колонн. «Звёздные» смогли вырваться и оттуда. И снова схватки, одна страшней другой, и все впустую… Когда в строю осталась едва ли треть, а пробиться к столице не удалось, командир, последний «краснорукий» их отряда, решил идти в Линдеи – там Стурнон, Благодатный и Небоугодный. Его надо защищать, а жрецы скажут, что делать. Пошли… На полдороге, у Ионнейского брода, угодили в ловушку. Копьё нёсшегося галопом кентавра пробило щит и бедро командира, а секиры людей, скопом накинувшихся на упавшего, довершили дело. Вспыхнувшая в уцелевших ярость позволила не просто прорвать окружение, а изрубить большую часть ненавистных иклутов в куски. Остатки врагов бежали, позволив титанам добраться до берегов Стурна.
Новости, которыми встретили Линдеи, убили и гордость от одержанной победы, и надежду. Столица пала, когда они подходили к Ионнеям. Величайший из городов превратился в величайшую из могил – живых люди не оставляли. Теперь полчища двигались к Линдеям, а отступать было некуда. Кто-то, услышав такое, кинулся на меч, кто-то побрёл куда глаза глядят, кто-то обрезал волосы и поднял паруса в надежде найти приют у извечных врагов. Асон не осуждал никого, но самоубийство, бегство и плен были ему равно отвратительны. Он остался в Линдеях ждать последнего боя, и их, ждущих, было не так уж и мало. Достаточно, чтобы превратить знаменитый Лабиринт в ещё одну могилу. На этот раз для иклутов.
Вечный ветер Стурнона больше не холодил виски – вода высохла, теперь мысли паломника известны Всесоздателю. Отцу богов. Небу, которое лишь смотрит. Что ж, пусть знает… Прощаясь, Асон коснулся алтарной плиты и вдруг осознал всем своим существом: он в самом деле в Стурноне. Пустом. Ночью. Один. И это конец Эпокарийского царства и конец титанов, пусть разбежавшиеся и протянут по разным углам ещё не одну сотню лет.
Путь назад был недолог, но цветов в бассейне уже не было – водоворот не мешкал. Завтра, послезавтра, через неделю воды великого озера возьмут больше, много больше… От ворот Свитков до Стурнона паломники доходили за час, но они шли по цветам, а люди пойдут по собственным трупам. Ну и по трупам «звёздных», разумеется.
Последняя ступенька. Лунный прямоугольник двери, и чёрный силуэт на пороге. Сонэрг, и как же хорошо, что он здесь!
– Не думал, что ты станешь ждать.
– Не на своих же двоих тебе тащиться – рассвет на носу… И потом… Вот.
Гроздь чёрного винограда, недозрелая, ещё с листьями… Как же он пахнет, только что сорванный виноград!
– Отнеси туда… От меня и за всех наших.
– Но почему не ты сам?!
– Полускот, вошедший в освящённый храм. – Сонэрг хохотнул и резко стукнул копытом о камень. Брызнули искры. – Да не в какой-нибудь, а в Стурнон! И «звёздный» на карауле. Кому рассказать…
– Некому рассказывать. И мешать некому, нет там никого. Иди, я подожду.
– Не пойду! – Кентавр мотнул волосами, словно злющий жеребец – гривой. – Раньше, было дело, залезал. Служил тут один, за подсказку на ристалище не только полускота в храм пускал, сам бы кобылой стал… Я и стребовал бочонок ниннейского, чтобы выпить у бассейна. Ничего, приволок, выпили… А сейчас иди ты!
– Да почему, прибери тебя Время?!
– А потому! Одно дело – дурачить жрецов, другое – лезть в Стурнон, когда всё кувырком… Нет уж! Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю. Отнесёшь?
…Бассейн принял виноградную гроздь, как часом раньше мальвы. Асон не отрывал взгляда от закружившей добычу воды до самого конца. Мысли о прошлом постепенно уходили, словно их вымывало из гудящей головы. Мысли о будущем приходить не желали, и понятно – будущего просто не было. Оставалось лишь осознание настоящего и места его, Асона, в этом настоящем: он – «звёздный», и он будет защищать Линдеи и тех, кто не ушёл. Просто будет, и всё.
Часть вторая
Взошедшее солнце ударило в эгиду венчавшего колонну колосса, и Тимезий признал правоту вождя. Это надо снести. Пока над тобой высится золотой истукан, ярма с души не сбросишь, будь ты хоть сто раз победителем.
Таран мерно бил в ворота. Фаланга ждала своего часа в боевом строю, только копья пока упирались в землю, а щиты висели на своих ремнях. Ворота падут, и воины двинутся вперёд извивами лабиринта, с каждым шагом приближая победу, с каждым шагом теряя своих… Тимезий завертел головой, всматриваясь в лица товарищей и встречая взгляды, повторявшие его собственный. Арминакт, Гистий, Матрей… Они не знали, не могли знать, кто дойдёт до победы, кто хотя бы до берега Стурна, кто – ляжет у самых ворот. Умереть в последнем бою казалось особенно обидным, а ведь, было дело, Тимезий боялся умереть, отступая. Те, кто учил его, храброго, но неумелого, выживать и побеждать, почти все погибли, а он учился, и ему, кроме того, везло. Вот и смог дойти до этого гиблого места.