Дети времени
Шрифт:
– Новая передача, – сообщил им Холстен, регистрируя сигнал.
У него в ушах зазвучал все тот же женский голос, но ритм речи был совсем иным и уже не имел того полного муки фона.
«Я – доктор Аврана Керн, научный руководитель и директор Проекта возвышения Брин Два, – получился у него перевод. Даже пройдя сквозь фильтр архаичного Имперского С, голос оставался строгим и гордым. – Кто вы? Откуда вы?»
– Это не похоже на компьютер, – пробормотала Лейн.
– Конечно, это компьютер! – отрезала Вайтес. – Это просто более тонкая аппроксимация…
– Хватит! – оборвал их спор Гюин. – Мейсон?
«Мы – корабль-ковчег
Если то, с чем он разговаривает, хоть в какой-то мере человечно, то, по его мнению, немного лести будет только полезно.
«Но с чьей Земли? С Земли Серинга или с моей Земли?» – быстро пришел ответ.
Теперь, когда они оказались на орбите, задержки почти не было: получался почти настоящий разговор.
«Настоящий разговор с безликим машинным разумом», – напомнил себе Холстен. Он направил свой перевод присутствующим, надеясь на помощь, но никто не смог даже предположить, что имеет в виду спутник. Он не успел дать никакого ответа: пришло новое сообщение.
«Я вас не узнаю. Вы не люди. Вы не с Земли. Вам тут нечего делать. Элиза показывает мне то, что видит у вас, и в вас нет ничего с Земли, но почему я не вижу вас сама почему не могу открыть глаза где мои глаза где мои глаза где мои глаза».
Тут послание резко оборвалось, оставив Холстена в шоке: это ведь был он – моментальный срыв в голос безумия, без всякого предупреждения.
– По-моему, это не компьютер, – сказал он, но так тихо, что его услышала только Лейн. Та по-прежнему читала у него через плечо и очень мрачно кивнула.
«Наш корабль – это ковчег «Гильгамеш» с Земли. Этот корабль был построен не на твоей памяти», – подготовил и отправил он сообщение, с горечью осознавая, какое здесь содержится преуменьшение. Его пугало то, что они могут получить в ответ.
«Добрый вечер, я Элиза Керн, композитная экспертная система, меня проинструктировали требовать, чтобы вы возвратились в место отбытия».
«Отошли их не нужны мне если они говорят что с Земли пусть возвращаются возвращаются не хочу не буду не могу нет нет нет»
– Она совершенно безумна, – твердо заявил Карст, причем на основе только половины сказанного. – А нам нельзя держаться так, чтобы планета оставалась между нами?
– При сохранении стабильной орбиты – нельзя, – отчитался один из подчиненных Гюина. – Ты ведь помнишь, какие у «Гильгамеша» размеры! Он не сможет порхать, как твои дроны.
Холстен уже отправлял ответ, потому что Гюин перестал диктовать и решать приходилось ему самому. «Возврат на Землю невозможен. Элиза, разреши нам снова поговорить с твоей сестрой».
Он молил о выживании человечества на мертвом языке, и ему надо было выбирать между искусственным разумом и тем, кто, по его все более твердому убеждению, был настоящим человеческим безумцем.
Тот второй голос выдал тираду, которую он понял как: «Почему вы просто не можете вернуться назад? Вы люди Серинга? Мы победили? Мы вас вышвырнули? Вы здесь, чтобы завершить то, что он начал?»
– Что здесь случилось? – вопросила Вайтес недоверчиво. – Что такое Серинг? Военный корабль?
«Земля больше не пригодна для жизни», – ответил Холстен, хотя Лейн его предостерегла:
– Это ей точно снесет мозги, Мейсон.
Он отправил сообщение как раз в тот момент, когда она это сказала, и в следующий миг у него оборвалось сердце. «А она ведь права».
Однако в голосе доктора Авраны Керн было гораздо больше здравого сознания, когда пришел ответ:
«Чепуха. Объясните».
В архивах «Гильгамеша» были исторические хроники, но кто же мог ожидать, что их придется переводить на язык, который сейчас интересовал только ученых? Вместо этого Холстен сделал все, что мог: отправил начальный курс истории для заблудившегося путешественника во времени, основанный на догадках о том, что же на самом деле произошло до начала задокументированных событий, – в те времена, когда правила Старая Империя. На самом деле он мог сказать очень немного. Пропасть между тем, что должна была бы знать Керн, и самым ранним точным фактом, которому мог доверять Холстен, была поистине непреодолимой.
«Была гражданская война между группировками Империи, – объяснил он. – Обе стороны использовали оружие, природа которого мне непонятна, но которое успешно разрушило всю высшую цивилизацию Земли и полностью уничтожило колонии».
Он вспомнил виденные им разбитые скорлупки на Европе. Колонии внутри Солнечной системы все возникли раньше появившегося, похоже, позднее принципа терраформирования, которым владела Империя. Это были теплицы на планетах и спутниках, кое-как измененные, чтобы поддерживать жизнь, рассчитанные на биосферы, требовавшие постоянной отладки. На Земле люди снова скатились в дикарство. В других поселениях, когда отключилась энергия и электромагнитное оружие уничтожило жизненно важные устройства, или электронные вирусы убили искусственный интеллект, люди погибли. Они погибли в чужеродном холоде, в испортившейся атмосфере, под несущими смерть небесами. Зачастую они погибали, продолжая воевать друг с другом. Уцелело так мало!
Он все это набрал. Словно составляя реферат по истории, он с суховатой точностью ответил, что послевоенное индустриальное общество смогло продержаться почти век и даже, возможно, восстановить часть достижений своих предшественников, но тут пришли льды. Засоренная атмосфера, погрузившая планету в сумрак, закрыла солнце, что привело к полуночному ледяному холоду, который мало что оставил от этого неудавшегося возрождения. Глядя в колодец прошлого, Холстен не мог сказать ничего определенного о тех, кто остались, как и о наступившем затем ледниковом периоде. Некоторые ученые предполагали, что в разгар оледенения все сохранившееся население Земли не превышало десяти тысяч: оно жалось в пещерах и норах вдоль экватора, глядя на горизонт, скованный льдом.
Дальше он перешел к более надежным сведениям – к первым найденным записям тех, кого он действительно мог считать своим народом. Льды отступали. Человечество стремительно восстанавливалось, множилось, вело мелкие войны, заново создавало промышленность – постоянно спотыкаясь о напоминания о том, чего ранее добились представители их вида. Людские взоры снова устремились в небо, где было множество двигающихся точек света.
И он рассказал Керн, почему они не могут вернуться: из-за войны, имперской войны, шедшей тысячи лет назад. Очень долго ученые говорили, что чем дальше уйдут льды, тем лучше для мира – и никто не догадывался, какие яды и болезни попали в льды, словно насекомые в янтарь: наступающий холод уберег дрожащую атмосферу от последних крайних мер Империи.