Детоубийцы
Шрифт:
Нелета окликнула его нжнымъ голосомъ, въ которомъ чувствовалась материнская ласка. На куч пеньки, наполнявшей переднюю часть барки, виднлась одна только ея тнь. Молодая женщина просила его отдохнуть. Пусть онъ передохнетъ. Не все ли равно, пріхать получасомъ раньше или позже.
И она заставила его ссть рядомъ съ ней; указывая на то, что на куч пеньки ему будетъ удобне, чмъ на корм. Барка остановилась неподвижная. Придя въ себя, Тонетъ почувствовалъ сладкую близость этой женщины, то же чувство, которое онъ испытывалъ, когда бывалъ за стойкой трактира.
Спустилась ночь. Не было никакого другого свта, кром неяснаго
Окруженный молчаніемъ, населеннымъ шорохами и пніемъ, Тонетъ испытывалъ такое впечатлніе, точно время остановилось, точно онъ мальчикъ и находится на проск, въ лсу, рядомъ съ подругой – двочкой, дочерью торговки угрями. Теперь онъ не испытыналъ страха: тревожила его только таинственная теплота спутницы, опьяняющій ароматъ, казалось, исходившій отъ ея тла, ударявшійся ему въ голову, какъ крпкій напитокъ.
Не подымая глазъ, съ опущенной головой протянулъ онъ одну руку и обнялъ Нелету за талію. И въ то же мгновеніе онъ почувствовалъ нжную ласку, бархатистое прикосновеніе руки, которая, коснувшись его головы, скользнула по лбу и отерла капли пота.
Онъ поднялъ глаза и увидлъ на недалекомъ разстояніи въ темнот два блестящихъ, на него устремленныхъ глаза, въ которыхъ отражалась въ вид свтящейся точки далекая звзда. Онъ почувствовалъ, какъ его голову щекочутъ тонкіе золотистые волосы, ореоломъ окружавшіе Нелету. Сильные духи, которыми душилась трактирщица, мгновенно проникли въ самую глубину его существа.
– Тонетъ, Тонетъ!- прошелтала она томнымъ голосомъ, похожимъ на нжный дтскій лепетъ.
Точь въ точь какъ тогда въ Деес. Но теперь они уже не были дтьми. Исчезла невинность, когда-то побуждавшая ихъ прижаться другъ къ другу, чтобы вновь обрсти мужество. Сливаясь посл столькихъ лтъ въ новыхъ объятіяхъ, они упали на кучу пеньки, забывъ обо всемъ, съ страстнымъ желаніемъ никогда больше не встатъ.
Барка покоилась неподвижная посреди озера, словно брошенная, надъ ея краями не виднлись ни чьи очертанія…
Вблизи раздавалась сонная псенка рыбаковъ. Они плыли по врод, населенной шумами, не догадываясь о томъ, что недалеко въ ночной тиши, царь міра, Эросъ, качался на барк, убаюканный пніемъ озерныхъ птицъ.
VI.
Наступилъ праздникъ Младенца Іисуса, величайшій праздникъ Пальмара.
Стоялъ декабрь. Надъ Альбуферой дулъ холодный втеръ, отъ котораго лденли руки рыбаковъ, прилипая къ веслу. Мужчины нахлобучивали до самыхъ ушей шерстяныя шляпы и одвали желтыя непромокаемыя куртки, шелествшія при каждомъ движеніи. Женщины почти не выходили изъ хатъ. Вс семьи жили вокругъ очага, спокойно коптясь въ затхлой атмосфер, словно въ эскимосской хижин.
Альбуфера поднялась. Отъ зимнихъ дождей увеличилось количвство воды. Поля и бервга были покрыты слоемъ воды, кое-гд зеленеющей затопледной растительностью. Озеро, казалось, стало боьше. Одиеокія хаты, стоявшія, раньше на суш, теперь точно плыли по волнамъ, и барки причаливали прямо къ дверямъ.
Казалось, отъ сырой, грязной почвы Пальмара поднимается жестокій, нестерпимый холодъ, гнавшій людей внутрь своихъ жилищъ.
Кумушки не могли припомнить такой жестокой зимы. Мавританскіе воробьи, бездомные и голодные, падали еъ соломенныхъ крышъ, пораженные стужей, съ грустнымъ крикомъ, напоминавшимъ жалобу дтей. Сторожа Деесы закрывали глаза на вынужденное нищетой беззаконіе и каждое утро цлое войско дтишекъ разсивалось по лсу, ища сухіе сучья, чтобы согрть хату.
Постители С_а_х_а_р_а садидись у печи и ршались покинуть свои камышевые стулья у огня только разв для того, чтобы пойти за новымъ стаканчикомъ.
Пальмаръ казался застывшимъ и соннымъ. На улиц ни человка, на озер – ни барки. Мужчины выходили, чтобы вынуть подавшуюся ночью рыбу и быстро спшили домой. Ноги ихъ, обвязанныя толстымъ сукномъ подъ лаптями казались огромными. На дн барки лежала охапка рисовой соломы, чтобы холодъ былъ не такъ чувствителенъ. Часто раннимъ утромъ по каналу плавали большіе куски льда, словно тусклое стекло.
Вс изнемогали отъ холода. Они были дтьми жары, привыкли видть, какъ кипитъ озеро и дымятся поля, какъ подъ лаской солнца поднимаются съ нихъ гнилыя испаренія. Въ такой собачій холодъ даже угри по словамъ дядюшки Г_о_л_у_б_я не желали выставлять изъ ила свои головы. И въ довершеніе всего, часто лилъ проливной дождь, отъ котораго темнло озеро и выступали изъ береговъ каналы.
Срое небо придавало всей Альбуфер грустный видъ. Плывшія въ полумрак барки походили съ ихъ неподвижными людьми, зарывшимися въ солому и по самый носъ покрытыми лохмотьями, на гроба.
Съ наступленіемъ Рождества, по мр приближенія праздника Младенца Іисуса, Пальмаръ, казалось, снова пробуждался, сбрасывая съ себя зимнюю сеячку, въ которую было погрузился.
Надо было развлечься, какъ всегда, хотя бы и замерзло озеро и по немъ можно было бы ходить, какъ случается въ отдаленныхъ странахъ, по разсказамъ бывалыхъ людей. Еще боле чмъ жажда развлеченій пальмарцевъ толкало желаніе насолить своимъ веселіемъ жителямъ материка, рыбакамъ Катарохи, смявшимся надъ Младенцемъ, презирая его за его миніатюрность. Эти безсовстные и неврующіе враги доходили до того, что утверждали, будто пальмарцы погружаютъ своего божественнаго покровителя въ волны каналовъ, когда у нихъ бываетъ плохой уловъ. Что за кощунство! Въ наказаніе за ихъ гршный языкъ Младенецъ Іисусъ и не дозволяетъ имъ участвовать въ преимуществахъ жеребьевки.
Весь Пальмаръ готовился къ праздникамъ. Не боясь холода, женщины перезжали озеро, чтобы отправиться въ Валенсію на рождественскую ярмарку. Когда он возвращались въ барк мужа, нетерпливая дтвора поджидала ихъ у канала, чтобы поскоре взглянуть на подарки. Картонныя лошадки, жестяные сабли, барабаны и трубы привтствовались мелюзгой восторженными кликами, между тмъ, какъ женщины показывали подругамъ боле важныя покупки.
Праздникъ продолжался три дня. На второй день Рождества изъ Катарохи прізжала музыка. Самый толстый угорь, попавшійся въ сть за весь годъ, разыгрывался въ лотерею, чтобы покрыть расходы. Третій день былъ посвященъ Младенцу, а слдующій – Христу. Все время служились мессы, говорились проповди и устраивались балы подъ звуки тамбурина и волынки.