Детская книга
Шрифт:
Правда, очень многие из них понимали это лишь из-за собственного стремления к вечному детству, серебряному веку. Это оно заставляло мужчин сбиваться в клубы, сидеть в мрачных интерьерах, поглощая школьные пудинги с нутряным салом, играть веселые и жестокие шутки над другими гостями, сбегать из города в лодочные и пешие походы, на пикники, разыгрывать ничего не подозревающих обывателей, переодеваясь восточными халифами (Вирджиния Вулф) или газетными репортерами (Баден-Пауэлл в индийской армии). Они умели играть с настоящими детьми — Герберт Джордж Уэллс превращал детскую в образцовый театр военных действий, а тот же Баден-Пауэлл забавлял детей, делая вид, что его шлем с перьями — живая курица. В письмах они припоминали затасканные школьные шутки: «Хихикс! Мой парик!» Они сочиняли дивные сказки для своих серьезных детей, тоже в письмах, — о шумных забавах на воде, о корзинах для пикников, о том, каково заблудиться в Диком лесу зимой и найти уютное местечко у очага в барсучьей норе, об автомобилях с гудящими клаксонами
В восьмидесятых годах XIX века Ричард Джефферис писал о Бевисе. В книге «Магия леса» Бевис — маленький мальчик, знающий язык лесных созданий. Он говорит на их языке, но смотрит на мир хозяйским взглядом школьника — совсем не так, как лесное дитя Маугли. Он знает, что пауки — мужского пола, а дрозды, с которыми он разговаривает, любезно разрешают забрать у них одно яйцо из гнезда при условии, что он оставит на месте второе и не расскажет об этом другим мальчикам.
В книге «Бевис: история мальчика» Бевис мастерит плот и разбивает лагерь, играя в первопроходца пустынь и джунглей Империи. Он строит частокол, как Джим в «Острове сокровищ», как Робинзон Крузо, а потом возвращается домой на чай с хлебом и медом.
В 1901 году Джеймс Барри пишет «Мальчики на необитаемом острове» для юных сыновей Ллуэллин-Дэвисов, выходит «Кролик Питер», а Киплинг публикует «Кима», книгу о мальчике-разведчике. В 1902 году Эдит Несбит пишет «Пятеро детей и чудище», книгу о находчивых, но неосмотрительных детях, встречающих песчаного эльфа. В том же году Барри публикует «Белую птичку», где впервые появляется зачаточный образ Питера Пэна — мальчика, не желающего взрослеть. Эту книгу мудрый натуралист У. Г. Хадсон подарил Дэвиду Гарнетту, сыну издателя Эдварда Гарнетта и переводчицы Констанс Гарнетт, которая перевела на английский Толстого, Достоевского и Тургенева. Дэвид Гарнетт, который все-таки вырос (по крайней мере, в некоторых отношениях: он стал идейным «либертином» и привлекал как мужчин, так и женщин), нашел книгу отвратительной и вернул ее дарителю, заявив, что она ему не понравилась. Пьеса «Питер Пэн, или Мальчик, который не желал взрослеть» была поставлена (в упрошенном виде) в 1904 году. Руперт Брук смотрел ее двенадцать раз. В 1906 году вышла книга «Сказки старой Англии», а также «Дети железной дороги» и «Кролик Бенджамин». Некоторые всерьез говорили, что величайшие литературные произведения этой эпохи — детские книги, которые нравились и взрослым.
Кеннет Грэм, писавший для декадентского журнала «Желтая книга» в его лучшую пору, опубликовал «Языческие записи» в 1893 году, «Век золотой» в 1895-м, «Дни грез» в 1898-м и «Ветер в ивах» в 1908-м. Он занимал должность, которую многие назвали бы взрослой: служил секретарем у Старой дамы с Треднидл-стрит.
В 1899 году он женился. Он был типичным сорокалетним холостяком, курящим трубку. Невеста явилась на свадьбу в старом платье из белого муслина, «на котором еще не высохла роса после утренней прогулки». Шею обвивал подвядший веночек из маргариток. Она была юной девой тридцати семи лет от роду.
Грэм писал жене письма детским языком. «Нипишы мне болшы пра диету патамушта ты миня пугаеш. Я ем што хачу и нием чиво нихачу, и мне пливать што делают в Бирлине патамушта славабогу я Британец». Его сына, известного под прозвищем Мыш, пришлось отослать с нянькой в деревню, поскольку его любимой игрой было улечься на дороге перед приближающейся машиной, вынуждая шофера резко затормозить.
В 1905 году генерал-майор Баден-Пауэлл, командовавший британской армией в Мафекинге, был очарован пьесой «Питер Пэн» и посмотрел ее дважды. В том же году Баден-Пауэлл предложил руку и сердце мисс Рози Cay и получил отказ. Ей было восемнадцать. Ему — сорок семь. В 1912 году он наконец женился: ему было пятьдесят пять, а его жене — двадцать три. Сорвиголова и мальчишница, она стала леди-скаутмастером. Баден-Пауэлл строил лагеря для бойскаутов и умилялся фотографиям обнаженных купающихся мальчиков. Он также интересовался смертными казнями — мог проехать много миль и пересечь несколько границ, чтобы посмотреть, как кого-нибудь казнят.
В Германии создавались теории детей и детства. Согласно Геккелю, ребенок — стадия в эволюционном развитии взрослого, точно так же, как дикарь — эволюционная стадия в развитии цивилизованного человека. Развитие жизни повторяет историю земли — у зародыша в утробе жабры рыбы и хвост обезьяны. Геккель верил в природу — он искал добро, истину и красоту в различных формах жизни, от радиолярий до Гете. Карл Густав Юнг подхватил эту идею и пришел к убеждению, что мышление детей напоминает мышление древних народов. Он провел параллель «между фантастическим, мифологическим мышлением древних и подобным же мышлением детей, между низшими расами и снами». Душа человека имела слоистую структуру, от корней горы до разумной вершины. Дитя пряталось и играло в нижних слоях, иногда поднимаясь, подобно пленной Персефоне, чтобы порезвиться на цветущих лугах.
Примерно в это же время, в 1905 году, Фрейд опубликовал «Три очерка по теории сексуальности», в том числе один из них — о детской сексуальности. Он заявил, что дети «полиморфны и перверзны». Сосание пальца, поглаживание уха, смачное пускание ветров в собственные штанишки при ритмичном качании на качелях, удовольствие от скорости автомобиля
Все отправлялись на природу, на прирученную, податливую землю, и разбивали лагеря. От Асконы до Чиппинг-Кэмдена, где Чарльз Роберт Эшби повел своих мастеровых из Ист-Эндской гильдии, подобно Аарону, в Землю обетованную и немедленно построил плавательный бассейн, больше напоминающий огромную общую грязевую купальню. Люди отправлялись на открытый воздух, строили временные укрытия меж корней деревьев, практиковались в навыках, приобретенных порой в Мафекинге и Ледисмите — ориентировании, установке палаток. Дэвид Гарнетт устроил лагерь с четырьмя необузданными красавицами-сестрами Оливье — Брюнхильдой, Марджори, Дафной и Ноэль. Они лазали по деревьям, как обезьяны, и голыми ныряли с древних мостов. (Отцом этих девиц был Сидней Оливье, министр Британского содружества, основатель фабианского общества, выступавший против англо-бурской войны и сосланный за это на должность губернатора Ямайки.) Они вместе с идеальным красавцем Рупертом Бруком основали общество неоязычников. К ним присоединился Джеймс Стрейчи, безнадежно влюбленный в Брука. Позже и сами фабианцы устраивали образовательные летние лагеря с лекциями и гимнастическими строевыми упражнениями. Баден-Пауэлл разработал множество правил, моральных и практических, сначала для бойскаутов, а потом, при помощи своей сестры Агнес, для герл-гайдов. Он черпал вдохновение в лесной жизни американских индейцев, взаимовыручке британских солдат, образах Кима и Маугли. Был еще лагерь в Холлсли-Бэй на восточном побережье — его посетила в 1905 году Беатриса Уэбб, — где пытались вернуть цельность сломленным людям. Еще она побывала в лагере Армии спасения в Хэдли-Фарм, куда собирали отсидевших заключенных, бродяг, пьяниц и бездомных, кормили их, помогали им и читали им проповеди. Среди активных социальных мыслителей витала также идея о «недостойных бедняках» — о том, что «концентрационные» лагеря, придуманные британской армией в Южной Африке, можно использовать для изоляции, и даже, как предлагали некоторые, для стерилизации или усыпления неисправимых, безнадежных и опасных.
Между 1901 годом и 1907-м, в котором одно событие изменило жизнь всех, время для разных людей шло с очень разной скоростью. Для кого-то оно тикало размеренно, как метроном, для кого-то неслось как угорелое вскачь, а кому-то — малышам — все еще напоминало пространство: бескрайнее и залитое солнцем, бескрайнее и сверкающее снегом или льдом, вечно угрожающее невозможной скукой, вечно предлагающее углы, за которые можно зайти, и длинные, длинные дороги, простирающиеся впереди. Одним было чем измерить эти дни — регулами, экзаменами, вечеринками, походами, выдачами жалованья, прибытием чеков по почте, сроками сдачи работы, телеграммами, банковскими кризисами. Для других день тянулся за точно таким же днем. Одни тела старели быстро — роды, менопауза. Другие, кажется, вовсе не менялись год от года.
Энн Уоррен изменилась сильнее всех, но, странное дело, она ощущала время как нечто зависшее в воздухе или едва ползущее. Она была аккуратным ребеночком, смуглым, как орешек, — по словам Фрэнка Моллета, который преподнес ей шерстяную кофточку и вязаные пинетки. Она выучилась сидеть и сидела, где посадят, в саду Мэриан Оукшотт, видя вокруг себя мальвы и бархатцы и считая их вечными. Однажды она встала, прошла, шатаясь, по траве до бордюра и грохнулась среди дельфиниумов. С тех пор она знала, что дельфиниумы — не только синие башни вдалеке, но и едкий запах. Для Энн, которой в 1903-м году исполнилось два, один год составлял половину жизни. Она не ожидала второй зимы, а потом, когда та пришла, неопределенно заключила, что зима теперь будет всегда, но пришла весна, а потом лето, и тогда Энн поняла, что они пришли «снова», и стала учиться ждать. Она училась языку и запоминала лица — Элси и Мэриан, Табиты и Робина, который пихал ее на землю, а потом целовал «бобо», и его рыжие волосы развевались на ветру. Она запомнила, что Пэтти Дейс, Артур Доббин и Фрэнк Моллет приносят конфеты, а Фрэнк еще к тому же плетет ей венки. Летом 1903 года Мэриан Оукшотт и Элси прогуливали детей вдоль Военного канала, и Мэриан сказала, что, по ее мнению, Энн — очень умная девочка, наблюдательная, мыслящая.