Детская любовь
Шрифт:
Этот общий очерк позволяет читателю догадаться, каковы могли быть отношения между Жанной и м-ль Бернардиной. Иногда она склонна бывала считать свою тетку сумасшедшей старухой. В другие моменты ждала от нее таинственных сведений о жизни, не задумываясь как следует над вопросом, где могла их почерпнуть старомодная дева-домоседка. Тон их бесед сделался довольно свободным, гораздо более свободным, чем между маркизой и ее дочерью. М-ль Бернардине доставляло удовольствие (она его не анализировала) знакомить племянницу с некоторыми грубыми сторонами жизни, будь то социальные отношения, подлинная природа человеческих чувств или более щекотливые вопросы. Ей даже казалось, что таков ее долг. Разве не следовало застраховать
IX
Макэр, послужив перед Жанной, уселся опять на ковре. М-ль Бернардина взглянула на него.
– Я как раз говорила с г-ном Жерфаньоном об этой гадкой собачонке. И обо всех этих случаях смешения, скрещения. Г-н Жерфаньон жил в деревне. Он это видел своими глазами. А ты, тебе случалось это видеть самой?
– Что, тетушка?
– Ну, то, что проделывают животные друг с другом, особенно собаки, самцы и самки, и что от этого происходит. Почему ты краснеешь, как дурочка? Неужели ты думаешь, что деревенская девушка не знает этого во всех подробностях и краснеет, когда об этом говорят в ее присутствии? Что ж, по-твоему, это роняет ее христианское достоинство, ее порядочность? Напротив, смею тебя уверить, напротив.
Она как будто призадумалась, затем продолжала: – Истинный грех – идеализировать все эти вещи. Тогда… разыгрывается воображение. И кажется, будто от пышных слов меняет свою природу то, что под ними скрывается. Брр!… Лучше уж откровенно сознаться, что у собак и у нас все это совершенно одинаково. Ничего для меня не может быть противнее тирад о любви. – Она иронически протянула букву "л". – Нынче, по крайней мере, уже не решаются говорить девушкам твоего возраста, что выйти замуж – это значит целоваться в вагоне и обзаводиться квартирой. Я не стеснялась иногда в беседе с тобою ставить точки над i. Но я все-таки не уверена, что, какими вы все ни считаете себя современными девицами, у вас сложилось вполне правильное представление о сущности, – вот именно, о сущности, – этого знаменитого акта, вокруг которого старшие вертятся все время, чтобы, так сказать, не испортить вам сюрприза.
Несмотря на свое смущение, Жанна не пропускала мимо ушей ни одного слога, ни одной интонации. Тетка коснулась того пункта проблемы, который ее особенно мучил. Ни разговоры, ни чтение не дали ей полного удовлетворения. Некоторые подробности невозможно было понять или трудно представить себе. Некоторые сведения были противоречивы. Но главное, хотя она считала, что знает условия и обстоятельства акта любви, ей не удавалось ни вообразить себе его, ни постигнуть в основном. В ее глазах ему недоставало центра и смысла. Все это множество догадок, размышлений заполняло только контуры великой тайны: посередине она проваливалась в пустоту.
М-ль Бернардина наклонилась к Жанне, и вид у нее был такой, словно она собиралась доверить ей величайший секрет. Заговорила вполголоса, поглядывая на двери:
– Ну вот! Ты уже знаешь, не правда ли, что мужчина и женщина что-то делают вместе. Или, вернее, мужчина что-то делает женщине. Ты знаешь, о каких органах идет речь, не так ли? Значит, тебе не трудно разгадать истинную природу этого акта… Вот что мужчина делает женщине, ты понимаешь меня… – она заговорила почти на ухо, – что он делает в женщине: он гадит.
Она выпрямилась, отпила глоток чаю, затем вклинилась в кресло, теперь уже совсем онемев и ослабев от блаженного чувства своеобразной мести.
Тем временем произнесенное ею слово и яркий образ, в нем заключенный, вонзились внезапно в рассудок девушки
X
В тот же вечер у графини де Шансене были такие же хлопоты по хозяйству, как у маркизы де Сен-Папуль, оттого что и она ждала гостей к обеду. Но между тем, как у Сен-Папулей предстоял совсем простой обед, почти такой же, как обычно, г-же де Шансене надо было приготовиться к приему, гораздо более блестящему. Не очень многолюдному; для этого столовая была недостаточно поместительна. Должно было собраться всего десять человек: супруги Саммеко; артиллерийский полковник Дюрур с женой, урожденной виконтессой де Рюмини; Жорж Аллори, критик, сотрудник "Деба", автор нескольких светских романов, и его жена; инженер Бертран, холостой; приятельница: хозяйки дома, молодая баронесса де Жениле, муж которой был в отъезде; наконец, чета хозяев.
Обед назначен был на восемь часов; гостей просили прибыть в без четверти восемь.
К шести часам г-жа де Шансене давно уже отдала касавшиеся обеда распоряжения. Хотя кухарка у нее была отличная, она заказала два блюда (рыбу внушительных размеров и сладкое мясо под грибным соусом с гарниром из фрикаделек), а также кофейный парфе у Потеля и Шабо. Они же командировали к ней добавочного метрдотеля. Третье блюдо, пулярда, приготовлено было дома. Г-н де Шансене, так как винный погреб у него был посредственный, заказал вина по телефону в небольшом магазине, которому доверял, на улице Сент-Оноре. С минуты на минуту ждали посыльного из цветочного магазина.
Таким образом, у г-жи де Шансене было в распоряжении много времени, чтобы позаботиться о туалете. В пять часов у нее побывал парикмахер. Согласно моде, волосам надлежало быть очень волнистыми, образовать над головой пышную шапку, которая сама лежала бы на толстом и приподнятом шиньоне. Для придания прическе надлежащей округлости парикмахеры часто советовали поддерживать накладными волосами поток естественных. Мари де Шансене, хотя волосы у нее были густые и красивого каштанового цвета, решила все же прибавлять к ним небольшую накладку, – не каждый день, а при торжественных обстоятельствах.
Прическу такого стиля трудно было согласовать с тенденциями современного искусства, с теми, в частности, о которых свидетельствовала обстановка графини. Было нечто грузное и в то же время вульгарное, мещанское в этих постройках из волос, как бы унаследованных от вкуса буржуазии 1889 года или даже от грубой напыщенности Второй Империи. Правда, чем больше усложняется цивилизация, тем легче каждому искусству следовать собственным законам эволюции. Совмещалась же в предыдущем периоде туманная, грезящая и совершенно интимная поэзия символистов с чувственно яркой живописью импрессионистов и плэнеристов и с несколько ребячливой фантазией архитекторов, сооружавших огромные игрушки, в которых размалеванное железо применялось к реминисценциям турецких дворцов.