Детские шалости

п о в е с т ь

В детстве асфальтовом в маленьком дворике –

Солнца косые лучи,

Льется прохлада из шлангов, и дворники

Гонят вдоль дома ручьи…

Я люблю праздники. В такие дни все добрые, поздравляют друг друга и дарят подарки. А главное, накануне мама печет пироги и печенье.

Она просеивает муку, разводит дрожжи, промывает изюм. А я обязательно должен ей помочь. Больше всего я люблю изюм с косточками. Они очень здорово хрустят, когда их разгрызаешь.

Мама начинает месить тесто. Она сыплет муку в пузырящиеся дрожжи и мешает, мешает, пока в кастрюльке не станет густо. Тогда мама в комнате на диване стелет одеяло, приносит из кухни кастрюлю с тестом и заворачивает ее в одеяло, а потом все заваливает подушками. Это для того, чтобы тесто подходило. А пока тесто подходит мама готовит начинку. Она варит рис, режет и жарит лук. Это я не люблю, потому что в это время от воздуха на кухне начинает щипать глаза. Мама отправляет меня в комнату поиграть. Я не возражаю, потому что тесто подходит на диване, и я не прозеваю, когда начнется самое интересное…

Я всегда помогаю маме печь пироги, если она разрешает. Мне уже шесть лет. Я стою рядом с нею коленками на стуле.

– Мам, дай теста.

Мама молчит. Она катает по столу круглую палку, и ком теста постепенно превращается в тоненький блин. Мама ловко переворачивает его и по-прежнему катает палку.

– Мам, – снова прошу я, – дай теста.

– Отстань.

Я отстаю, но со стула не слезаю. Мама уже устала. И ей лучше не надоедать, а то совсем прогонит из кухни. Она берет в руки стакан и вырезает им кружочки теста. Я смотрю на изюм. Взять бы горсточку. Но нельзя, ведь это на всех. Мама, не глядя, нащупывает изюминку в блюдце и пристраивает ее в серединку печенья. Получается здорово, как будто из кругляшка смотрит чей-то глаз.

– Мам, я тоже хочу, – опять придвигаюсь я поближе, – можно мне что-нибудь сделать.

Мама отрезает ножом кусочек теста и протягивает его мне. Я начинаю рукой раскатывать из него колбаску. Тесто очень мягкое, но к рукам почти не прилипает. Я смотрю на мамины руки. Как легко и быстро у нее все получается. Она уже лепит каких-то птичек и зайчиков. Вместо глаз – изюминки.

У меня тоже получается колбаска. Я соединяю концы, и выходит баранка. Как настоящая, только поменьше и без мака.

У нас в булочной продают всякие баранки, но я люблю с маком. И сушки люблю. Бабушка мне иногда покупает, с получки. Я их только разламывать не умею, как папа. Он берет сушку в руку и – раз. Открывает кулак, а на ладони у него появляется четыре кусочка. Пожалуйста. Бери каждый в рот и хрусти на здоровье.

– Мам, дай мне изюмчику.

Мама пододвигает ко мне блюдце с изюмом. Я подставляю ладони. Мама берет щепотку, и ее пальцы касаются самой середины моей ладошки. И я тут же зажимаю кулак.

Осторожно кладу изюминки на стул. Их мало. Всего пять. Втыкаю одну в баранку, другую беру в рот. Одну в баранку. Другую – в рот. Одну в баранку, а больше нет.

– Мам, дай еще, а то кончились.

– Мне на печенье не хватит.

Баранка с тремя изюминами получилась некрасивой. Выковыриваю одну изюмину и – в рот. Так будет лучше.

– Готово, – говорю я и протягиваю баранку маме.

– Ой, Венечка, грязь-то какая, – удивляется мама, но баранку отлепляет от моей ладони.

Не такая уж она и грязная. Всего-то чуть-чуть. Мама кладет ее на сковородку и гонит меня:

– Иди в комнату, поиграй.

А какая может быть игра, если скоро спечется моя баранка. Я хожу по кухне и всем попадаю под ноги.

Мария Владимировна, наша соседка, тоже что-то готовит на своем столе. На праздник к ней всегда приезжает ее дочь Ирина. Соседка режет зеленый лук. Ножик стучит по доске и быстро движется вверх-вниз, вверх-вниз. Она отделяет одно зеленое перышко и протягивает его мне.

– На, – говорит Мария Владимировна, – пожуй. Очень полезно, чтобы зубы были крепкими.

– Не, я не хочу, – испуганно отхожу я подальше от стола.

Лук горький и жжет язык. Я его не люблю, хотя все взрослые уговаривают есть лук, чтобы не было цинги. Я не ем лук, но у меня пока цинги нет.

Забираюсь коленками на стул и, облокотившись на спинку, смотрю, как мама лепит пирожки с повидлом.

– Мам, можно ложку облизать?

– Ты еще здесь? – оборачивается мама. – Ну-ка, марш из кухни, – и добавляет, – не волнуйся, когда будет готова твоя баранка, я позову тебя.

Приходится уходить. Я шагаю по коридору. У нас хороший коридор. Длинный. Можно даже на велосипеде ездить, когда соседей нет дома.

Я подхожу к телефону. Он висит на стене и, если забраться на сундук Анны Ефремовны, это наша вторая соседка, то и тянуться не нужно. Телефон – это такая черная коробка, из нее сбоку торчит блестящий крючок, на котором висит телефонная трубка. Если трубку снять с крючка, она начинает гудеть. А спереди на коробке дырявое железное колесико, а в каждой дырочке цифра. Если засунуть палец в дырочку, то колесико можно покрутить, и тогда трубка перестает гудеть.

Возле телефона на стене прилеплена бумажка, вся исписанная цифрами, это телефонные номера. Я снимаю трубку с крючка и слушаю гудок. Жаль, что у Витьки нет телефона, а то я бы ему все время звонил. А это – телефон у папы на работе. Мама, когда ему звонит, всегда вслух повторяет: «Центр, К – 16 – 29».

Я вешаю трубку на крючок и слезаю с сундука. И очень даже вовремя. Потому что из кухни появляется Мария Владимировна и проходит в свою комнату. Она очень строгая, и всегда ругает меня, если замечает, что я балуюсь с телефоном.