Детские шалости
Шрифт:
Зима пролетела незаметно. Снежки да санки… Ах, – и уже весна на дворе.
– А Петьку пора отпускать на волю, – говорит бабушка.
– Зачем? – удивляюсь я. – Ему же у нас хорошо. Он к нам привык. Мы его кормим.
– А ты его спроси, он хочет жить у тебя?
– Он говорить не умеет, – смеюсь я в ответ, – как же я его спрошу?
– А ты ему окно открой, и сразу поймешь, чего он хочет. Весна пришла, у него там семья, ему надо птенцов выращивать.
– Бабушка, но ведь он не вернется.
– Я думаю, ему там будет лучше.
–
– Значит, ты его не любишь.
– Люблю.
– Нет, не любишь. Ну, сам посуди. Ты же хочешь, чтобы ему было плохо.
– Нет, я хочу, чтобы ему было хорошо.
– Ему на воле хорошо.
Я расстроен. Я хочу, чтобы Петьке было хорошо у нас, а ему, оказывается, хорошо на воле. Как тут быть?
Я хожу гулять, и на улице смотрю, как скачут и весело чирикают вольные воробьи. А Петьке, наверное, скучно одному. У него даже друга нет.
Когда вечером бабушка приходит с работы, я ей сразу, еще в коридоре, говорю:
– Я согласен отпустить Петьку на волю.
– Ну, и молодец, – улыбается бабушка, – я и не сомневалась, что ты так решишь. Ты же сказал, что хочешь Петьке добра. Ну, давай, откроем окно. На улице уже тепло.
Бабушка решительно щелкает шпингалетом, отчего Петька испуганно улетает на шкаф. Прыгая по краю, он оттуда смотрит на нас, как мы с бабушкой отставляем на стол горшки с цветами и все шире открываем створку окна. Наконец все готово.
Мы отступаем в стороны. Петька прыгает на шкафу.
– Видишь, – говорю я бабушке, – он и не хочет улетать.
– Погоди радоваться. Он еще не понял, что окно открыто.
Наконец Петька покидает шкаф и оказывается на подоконнике. Он делает несколько прыжков и на мгновение останавливается на краю рамы. Я не успеваю заметить, как вдруг он исчезает, бросившись вниз из окна.
Мы с бабушкой спешим к открытому окну. Я забираюсь на табуретку. Бабушка показывает на крышу соседнего дома.
– Вон, видишь, наш Петька прыгает.
По соседской крыше скачут воробьи, они видны, как на ладони. Но отличить нашего Петьку я не могу. Почему-то все воробьи похожи друг на друга.
Бабушка достает из буфета кусочек хлеба и, высунув руку из окна, громко зовет:
– Петя, Петя, Петя.
И вдруг я вижу, что один из воробьев взлетает с крыши и направляется к нашему окну. Бабушка кладет кусочек хлеба на подоконник, и мы отступаем на шаг. На краю рамы появляется Петька. Он подскакивает несколько раз и громко чирикает.
– Это он свою подружку зовет, – говорит бабушка.
– А может, друга, – возражаю я.
Петька подпрыгивает к хлебу, клюет его два раза, тут же он перескакивает на край рамы и опять чирикает.
– Нет, – смеется бабушка, – так зовут только подругу. Ну-ка, быстро пойдем смотреть на нее.
Она подхватывает меня и ставит на табуретку, расположенную у окна, потому что Петька в этот момент исчезает.
Я успеваю заметить, как он планирует на соседнюю крышу. Рядом с ним там скачет еще один серенький воробей.
– Петя, Петя, Петя, – еще раз зовет бабушка.
Я вижу, что Петька вспархивает и направляется к нам, но вдруг с полдороги разворачивается, и возвращается на крышу.
– Все, – негромко говорит бабушка, – подруга запретила ему летать к нам.
– Почему? – огорчаюсь я.
– Она же не знакома с тобой, – объясняет бабушка, – она боится. А Петька теперь с ней будет. Они гнездо совьют, птенцов будут выращивать.
Я смотрю на крышу, там много воробьев. Чирикая, они перескакивают с места на место, но я среди них уже не могу отличить нашего Петьку…
Я наказан
Если смотреть из нашего окна, то можно увидеть много интересного. Я лежу животом на подоконнике, а мои ноги – на стуле. Я смотрю на улицу.
Внизу передо мной – крыша. Она железная. На крыше валяется рваный ботинок. Это мы с Витькой вчера его туда запулили. На спор. Он сказал, что я не доброшу. А я добросил. Еще бы немного, и, вообще, на ту сторону мог перебросить. Совсем чуть-чуть не долетел. Здорово грохнул по железу, а потом съехал на самый край. Если бы не бортик, наверное, свалился бы к нам во двор.
А потом пришла мама со Светкой из магазина.
– Ты не видел ботинок, – спросила она. – Один нашла, а другой куда-то пропал. Надо снести их в починку.
Что я могу сказать? Я-то знаю, где ботинок, но вот что мне теперь будет? А Витька поздоровался с мамой и боком, боком – к двери.
– Я пойду, – говорит, и мне: – выходи гулять.
Тут мама к окну подошла. И почему взрослые сразу все замечают? Ведь на крыше, кроме ботинка, много всякого мусора. Но мама только глянула в окно, и все ей стало ясно.
– Это ты его туда забросил?
А зачем спрашивать? Разве сами ботинки летают?
– Так, – медленно произносит мама, – значит, сегодня и завтра гулять не пойдешь.
Мама не любит ругаться. Она всегда говорит: «Так». Но от этого не легче. Вон, Витькина мать его лупит. Однажды я видел, что она его веником била. Но он все равно гулять выходил. А мне мама сразу говорит: гулять не пойдешь. Нет, конечно, веником бить меня не надо. Но все равно обидно.
Я лежу сейчас на подоконнике. И сегодня буду сидеть дома, и завтра. Мама опять со Светкой ушла в магазин. Скучно. Вот, были бы у меня крылья или, в крайнем случае, парашют. Я бы прямо сейчас встал на подоконник. И – раз… Крылья расправляю и – полетел. Делаю круг над нашим двором. А все рты пораскрывали, и из всех окон повысовывались. Ну, конечно, увидели бы меня. А я им сверху помахал бы рукой, а потом так плавно приземляюсь на крышу, беру ботинок, и взлетаю обратно – прямо к себе в окно. А тут мама уже испугалась, что я пропал. Она собирается в милицию звонить. А я – вот он. Слезаю с подоконника, крылья под мышку и говорю: «Вот, мама, ботинок. А ты не хотела меня пустить погулять.»…