Детские странствия
Шрифт:
К нам сразу подходят два долговязых парня, молча оглядывают нас с ног дл головы, и потом один из них спрашивает:
– Что, сопляки, учиться пришли?
– Учиться, - с заискивающей улыбкой отвечает Степка.
– А как учат сопляков, знаете?
В предчувствии надвигающейся на нас беды мы уже все втроем заискивающе улыбаемся.
Второй, молчавший до сих пор парень манит меня к себе пальцем. Я покорно подхожу к нему.
Больше нет надежды на то, что нам удастся миновать беду.
– Наклонись!
– приказывает парень.
Я
– Но-о! Пошел!
Пошатываясь, я делаю несколько шагов.
– Стой!
– приказывает он, соскакивая на пол.
– Теперь лягайся!
Я послушно поднимаю ногу, чтоб лягнуться. Кто-то хватает меня за ногу, дергает, и я падаю.
Потом я сижу на полу, плачу и размазываю руками по лицу кровь. Степка и Андрюшка тоже сидят на полу и тоже плачут.
Окружающие нас ребята смеются, спрашивают:
– Ну как, понравилась наука?
Андрюшка и я молчим. А Степка, всхлипнув, кричит:
– К чертовой бабушке такую науку!
Когда пришел учитель, ребята побежали в класс, и мы втроем поплелись за ними. Вошли и остановились в нерешительности: все садятся за какие-то черные горбатые столы, а нам сто делать?
Учитель увидел на моем лице кровь и подошел ко мне. У него была такая же большая, как у моего отца, борода, только черная. Сначала он мне показался страшным, и я втянул голову в плечи, боясь, что он ударит меня. Учитель посмотрел на меня строгими глазами, но не ударил.
– Где это ты так расквасил себе нос?
– спросил он.
– Это он с крыльца упал, Михаил Ильич!
– крикнул кто-то из ребят и погрозил мне кулаком из-за спины учителя.
Над черными горбатыми столами поднялось много угрожавших мне шлаков, и я понял, что должен молчать, а то мне будто плохо.
– Надо смотрел себе под ноги, - сказал учитель уже не так строго и стал расспрашивать меня, Степку и Андрюшку: из какой деревни, чьи сыновья, как зовут.
Приободрившись, мы стали бойко отвечать на все его вопросы.
– Значит, учиться пришли?
– спросил Михаил Ильич.
– Учиться!
– хором ответили мы.
– Корень ученья горек, да зато плод сладок, - сказал Михаил Ильич и, потрепав каждого из нас за волосы, добавил: - За одного грамотного дают трех неграмотных.
Он посадил нас троих за одну парту, и мы стали осматриваться вокруг.
Класс был большой, светлый, с белыми стенами; посередине два столба подпирали потолок.
Учитель разговаривал с другими ребятами, и у нас было время осмотреться. Потом он начал урок.
– Если мы выйдем на улицу и посмотрим вверх, - говорил Михаил Ильич, - то увидим, что небо опрокинуто, как чаша. Над нами небо высокое, а вдали оно подходит к самой земле, словно обрывается.
Степка, самый бойкий из нас, заерзал на парте.
– Это там, где старухи прядут и на небо прялки кладут?
– не утерпев, громко спросил он.
– Ишь какой прыткий!
– сказал Михаил Ильич. Он подошел к нашей парте и щелкнул Степку по лбу: - Сказками набита дурная голова!
Так началось наше ученье. Наука давалась нам тяжело. Особенно трудно стало после того, как мы научились писать на грифельных досках палочки простые и палочки с хвостиком, осилили азбуку и получили буквари.
Вернувшись из школы, мы собирались втроем, открывали свои буквари и пытались прочесть заданное нам. Пробовал читать Степка, потом Андрюшка. Оба отчаянно морщили лбы, но ничего у них не получалось: буквы не складывались в слова. Тогда пробовал читать я, но и мне это оказывалось не под силу.
– Ну что, ребята, сели на мель?
– спрашивал мой брат, Терентий, наблюдавший за нами со стороны.
Хотя сам он и бросил учиться, но интерес к букварю у него был большой.
Подходя к нам, он начинал читать по складам нараспев, но вскоре, вспотев от напряжения, отходил прочь и говорил смущенно:
– Отвык уже, давно не читал.
Пытались мы читать и все втроем, в один голос, и все равно без толку. Наконец было решено, что как ни крути, а без помощи Федьки не обойдешься. Он уже второй год ходил в школу и считался в нашей деревне самым наторелым в грамоте парнем. Явившись на наш зов, Федька усмехнулся, взял букварь и велел нам следить за его пальцем и повторять слова, которые он будет читать. Он читал быстро, мы втроем дружно повторяли, не вникая в смысл слов, и скоро наш небольшой урок был выучен на память.
На следующий день учитель спросил:
– Ну кто, ребята, выучил урок?
Я первый поднял руку, и учитель вызвал меня. Раскрыв букварь, я стал водить пальцем по буквам, но читал не по буквам, а на память, и вдруг я получил щелчок в лоб и разом услышал грозный голос учителя:
– Ты что, мерзавец, читаешь?
От испуга у меня язык колом стал во рту.
– Чи-таю у-рок, - наконец ответил я заикаясь,-
– Я тебе дам урок! Кто научил?
– Фе-дька!
– икнул я со слезами на глазах« Учитель шагнул к Федьке:
– Ты учил?
Федька не стал отнекиваться.
– Ах ты, щенок! Мерзостям учишь своих товарищей!
Михаил Ильич, схватив Федьку за волосы, потащил его в угол и поставил на колени:
– Стой, дурак, за то, что учишь мерзостям!
Затем учитель и меня вытащил за волосы и тоже поставил на колени:
– И ты, дурак, стой за то, что повторяешь мерзости!
Мы стояли с Федькой на коленях рядом, и Федька исподтишка тыкал меня в бок кулаком за то, что я выдал его.
– Какой дурак говорит учителю правду!
– смеялись потом надо мной все в классе.