Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Снова путь мой к Матроне – за советом. Да и дети у неё по возрасту ближе.
– Про это? Даже и не заикайтесь! Ваше дело отвлекать и наказывать, если не отвлекаются. Понимаете?
– Но ведь семья же…
– У них не бывает семей! Понимаете?
– Как это?
– А так. И это даже лучше. Они неполноценные.
– Простите… Как это… не полноценные? Да, согласна, есть много запущенных детей, педагогически запущенных… Так они же в этом не виноваты! Я уверена…
– Вы и года ещё не проработали с ними, а я – третий десяток лет на этой работе. Понимаете?
– Ну да.
– Нынешний контингент не способен создавать семьи. И это к лучшему. Естественный отбор, если хотите… Выживут достойные!
– Ужас что вы говорите, – не верю своим ушам я.
– Оно и лучше, когда не встает у Ваньки встанька.
– Но они ведь рожают!
– А вот этого, если вдруг такое случится, и не надо бояться. Главное, чтобы не в детдоме. Пока ещё наше общество не готово к открытию яслей при детдомах. Хотя бы акушера имели, и то неплохо было бы.
Тут у меня просто трясучка началась от возмущения.
– Но это вандализм! Девочке тринадцать-четырнадцать лет, и аборт…
– Кто вам сказал?
– Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Они же потом, вполне возможно, не смогут стать мамами.
– Нора ещё не то расскажет. Вы только её слушайте. Ей-то чего возмущаться? Она ночная, значит, она и несёт ответственность, ведь не на уроке математики они детей делают!
– Разве вопрос в том, в чью смену это случилось? – пытаюсь вывести разговор на позитивное направление. – Что может сделать ночная? Детей надо воспитывать системно, за каждым не углядишь, сторожа на сутки не приставишь. Чтобы ребеночком обзавестись, много времени не надо. А вот привить чувство ответственности за последствия своих поступков – не помешало бы.
– Я и говорю – наказывать. Застукали кого с кем – наказать, не отходя от станка. Тогда у них правильный рефлекс появится, бояться будут.
– Мне Нора рассказывала, что два года назад одну девочку, которая подверглась групповому изнасилованию в стенах своего же детдома, поставили перед линейкой и отчитали – так она потом из окна выбросилась… Это ведь было?
Матрона долго молчала. Потом сказала твёрдо и даже сурово:
– Я тоже тогда была против. Это Валька настояла, твоя предшественница. А надо было сразу стерилизовать, как банку, и в другой детдом пихнуть.
– И всё?
– Так обычно и делают.
– А когда выйдут из детдома… Ведь многим и шестнадцати нет! Как жить?
– Это уже их личное дело.
– Только ли?
– Ну… участкового инспектора по делам несовершеннолетних.
– А ребёнок? Они ведь рожают.
– Слава богу, не в Америке живём. Государство у нас богатое. Вырастим – не вы, так я, воспитателей пока у нас есть.
Странное, весьма странное впечатление произвёл на меня этот двусмысленный разговор. Я так и не поняла, искренне она это говорит или иронизирует, потешается надо мной – просто шутит.
Как-то в столовой дали вчерашние котлеты, не всё съели, что ли, не знаю. А в меню было написано: гуляш. Гуляш тоже стали давать. Но после того уже, как раздали котлеты. И теперь остался свежий гуляш, который, возможно, будут давать завтра. Или не будут. Не знаю, почему это произошло. Тут вечно голодный Бельчиков, швырнув свою котлету в раздаточное окно, громко заорал:
– Челаэк хатит есть!
К нему подошла Татьяна Степановна, она в этот день как раз дежурила в столовой.
– Это ты… человек? – спросила она, поправляя очки, не без иронии.
– Ну что вы! Как вааще можно такое подумать?! Это он вас имел… кхе-кхе… в виду! – тут же встрял острый на язык Огурец, очевидно, отчаянно спасая положение.
– Один ноль в твою пользу, – сказала пионервожатая и пошла к раздат-окну.
– Помойкой закуси… – посоветовал Ханурик.
Но кому именно был адресован этот «классический» совет? Однозначного ответа не было. Я вообще не без печали замечала, что по части юмора у меня с каждым днём все больше трудностей. Вот, к примеру, «юмор» с баней. Постельное бельё меняли по субботам, тогда же дети должны были и мыться. Когда пришли ко мне в субботу, я говорю вечером:
– Ну, кто первый мыться? – С соседями договорилась, что ванная будет в течение часа занята.
– А зачем? – говорят.
– Суббота же!
– Мы в дэдэ потом помоемся.
Так и узнала, что моются они в поддонах для мытья ног, если вообще моются… Скрючившись в квадратном корытце метр на метр, по двое – по трое даже, кое-как развезут грязь по телу – и готово. Такая вот «баня». С большим скандалом добилась ремонта душевых. Малышей водили мыться в городскую баню, старших, после одной неудачной попытки, туда вообще не стали пускать.
– Что они там натворили? – спросила я, опять же, у Матроны.
– Что? А вы не догадываетесь? Все краны посвертывали, у ящиков дверцы поотрывали, во всех углах нагадили, как паршивые котята. И это называется – помывка.
Картина впечатляющая… Душевые наши были не в лучшем состоянии. Удивительная страсть – всё крушить! Я скандалила из-за душевых и с завхозом, и с директором. Требовала отремонтировать и разрешить регулярную «помывку» детей здесь, в детдоме.
– Придут солдатики. Вот их и попросим, – уклончиво отвечала Людмила Сергеевна на все мои просьбы поскорее отремонтировать душ.
Солдатики – это шефы из воинской части «три шестёрки». Я сначала думала, что это такое прозвище, возможно, имеющее прямое отношение к специфике их шефства. Но «три шестёрки» оказались обычными цифрами – номера этой самой воинской части. Однако солдатики всё не шли чинить наш душ. А почему, собственно, солдатики должны? Мы ведь и сами могли отремонтировать душевые. Вот и взялись за это дело самочинно. Не дожидаясь указаний и игнорируя запреты.
И вот – первая настоящая «баня». Идём в свой собственный душ – как на торжество, на великое очищение. Первыми вымылись девочки. Полоскались два часа. Постирушки умудрились там устроить. Потом, когда, распаренные и благодушные, они поднимались к себе в спальни – отдыхать, с мальчишками случился буквально шок….