Детство 2
Шрифт:
— Извольте, — Иван Порфирьевич пригласил дам усесться на диван, и продолжил:
— Одна из учениц в заведении Алексея Фёдоровича Фельдмана вздумала покончить с собой, выпив жавель [7] , использующийся для стирки.
— Прачечная на заднем дворе, — Пришлось пояснить околоточному, — принадлежит тому же Фельдману.
— Какой ужас! — Впечатлительная Лидия Михайловна замахала перед собой изящной пухлой ладошкой. В такт движениям заколыхались перья на модной шляпке, — Бедное дитя! Надеюсь, с ней всё порядке?
7
Жавелевая
— Жива, — Суховато ответил Иван Порфирьевич, — но выяснились новые обстоятельства. Со слов несостоявшейся самоубийцы, пойти на такой шаг её заставило изнасилование владельцем заведения.
Лидия Михайловна ещё сильней замахала ладошками и сделал обморочное лицо. Но Юлия Алексеевна и Гертруда Антоновна старательно не заметили страданий товарки, и вместо того, чтобы утешать тонкую и чувствительную натуру, насели на околоточного.
— … акушерка подтвердила, что эта ученица уже не девственница, и тогда Вера Михайловна, пользуясь отсутствием мужа, велела той проверить девственность прочих учениц. Как выяснилось, все ученицы старше девяти лет были лишены девственности [8] . По их словам — непосредственно хозяином.
8
Абсолютно реальный случай, вплоть до адреса и имён. Единственное, всё происходило несколько раньше.
Такие подробности заставили сцепить зубы даже Юлию Алексеевну с Гертрудой Антоновной, но перебивать околоточного они не стали, лишь изредка задавая наводящие вопросы.
— Можно, — Гертруда Антоновна огляделась по сторонам, — задать несколько вопросов акушерке?
— Она будет вызвана на допрос в полицейский участок несколько позже, — Вильнул Иван Порфирьевич.
— Вы её отпустили? — Подхватилась Юлия Алексеевна.
— Никак нет-с! Участие в этом деле акушерки всплыло случайно, — Околоточный выглядел так, будто у него разом разболелись все зубы.
— То есть она даже не стала доносить в полицию? — Не унималась учительница, — Столь вопиющий случай?!
— Помилуйте, что ж тут вопиющего!? — Вспылил Иван Порфирьевич и плотно замкнул рот, понимая, что сказал лишнего. Дальше он говорил неохотно и почти односложно, обдумывая каждое слово, которые приходилось вытягивать едва ли не клещами.
Он явно мечтал, чтобы навязанные ему дамы из попечительского комитета провалились в преисподнюю, но дамы оказались упорными, как породистые английские бульдоги. Единственное, Иван Порфирьевич смог сделать допросы максимально быстрыми и упрощёнными, намереваясь как следует поработать со свидетелями и потерпевшими уже в полицейском участке, без посторонних глаз и ушей.
— … так ето, — Дворник отчаянно косил глазами то наседавших дам, то на начальство, не зная толком, что же ему говорить, и когда эту говорильню прекращать, — бывалоча, што и на мороз. Ну,
— Розги? — Кучер вполне словоохотлив, — Как же, пучками возил, кажный день почитай! Бывалоча, што и не хватало!
— … Били? Что ж не бить! — Допрашиваемая ученица, девочка лет двенадцати, испуганным зверьком водила по сторонам головой и отчаянно косила глазами. Не заметив хозяина и хозяйку, успокоилась немного, и стала отвечать.
— … да оба! Когда хозяин, а когда и хозяйка! Розгами секли, а когда не хватало, то Алексей Фёдорович метлу мог у дворника взять, и оттудова уже прутья повыдирать.
— А кулаками? — Юлия Алексеевна не отводила глаз от девочки, пытаясь поймать взгляд.
— По-всякому! Кулаками, ладонями, ногами, за волосья тягать! Вот! — Девочка наклонила голову и раздвинула волосы на затылке, показывая запекшуюся кровь, — Вчера только Вера Михайловна тягала!
— А насилие? — Вмешалась Гертруда Антоновна.
— Дамы, — Попытался остановить их околоточный, — девочка сейчас возбуждена и может наговорить всякой ерунды, о которой потом пожалеет!
— Насилие было?
— Ну как насилие? — Философски ответила девочка, — Сперва да. А потом так… заведёт в чулан, подол задерёт, да и знай себе охаживает.
— По согласию?
— Как же не соглашаться-то? Хозяин! Не согласишься коли, так и получишь тумаков, а потом всё тож самое, только хуже. А так руками в стену упрусь, да и покряхтываю. Больно конечно… но так-то по согласию, ты поди не согласись!
— Оговорили, — Спокойно повторил околоточный, когда через пару дней дамы из комитета обратились к нему, — так вот!
Видя, что женщины возмущены до глубины души, Иван Порфирьевич встал.
— Голубушки! Да что ж вы на меня накинулись! Проедем в больницу, поговорим с пострадавшей.
— Так… оговорила! — Безучастно твердила несостоявшаяся самоубийца, лёжа на больничной койке, — Скучно стало!
— Я испорченная с самого детства, потому и оговорила. Девственности? Бродягу алко… алкоголичного на улице подцепила, да и порвалась. И потом тоже — когда за леденечик, а когда и от… — Глаза её на миг вильнули куда-то в сторону, — чрез… чрезмерной нимфомании.
Вглядываясь напряжённо в потухшие глаза девочки, учительница случайно увидела в отражении оконного стекла фигура околоточного кивающего в такт словам.
— Вот видите? — Иван Порфирьевич по окончанию беседы, совершенно не удовлетворившей женщин, развёл руками, делая вид сочувствующий и немного укоризненный, — Разумеется, дыма вовсе без огня не бывает! Розги им достаются, да и в платьях на мороз могут выскочить сгоряча, если поленятся верхнюю одежду накинуть. А волосы выдернутые, так это скорее результат ссор между самими девочками!
— Поверьте моему опыту! — Околоточный, провожая дам к выходу, пытался убедить их, но те не слушали, ускорив шаги.
— Супруги! Супруги повздорили, да и наговорили друг на друга лишнего, как это и бывает нередко! И девочек…
— И-эх! — Иван Порфирьевич со злостью глянул вслед отъезжающему извозчику, — Либеральная общественность, туды её в качель!
Вытащив было портсигар, спрятал его обратно, с тоской предвкушая объяснения с начальством. Деньги от Фельдмана он не брал — ни «за сокрытие», ни «вообще», здесь он чист!