Детство без Интернета
Шрифт:
Посчитав, что шишки готовы, слили воду и мы попробовали получившийся продукт и грустно констатировали – шишки оказались недоваренные. Чёрт побери! И это после таких трудов!!! Это был первый тревожный звонок. Вторым – была насмерть убитая кастрюля, покрытая изнутри ровным слоем, чёрной-зелёной от травы смолы. И как бы мы её не тёрли с песком в ручье, из которого брали воду, лучше и чище она не становилась, а наоборот смола теперь забилась мелким песком и внутренняя поверхность теперь представляла качественный наждак. Да и закопчённая наружная не вдохновляла нас, рисуя мрачные картины предстоящей взбучкой от матери. Третий звонок, если так это продолжать, уже произошёл дома, когда мы понурые и виноватые
Мама только и всплеснула руками над погибшей посудиной, которую очень ценила в хозяйстве, даже на какое-то время позабыв о расправе над нами. А отец с дедом заливались смехом. Дед вообще редко смеялся и то, когда это было – дробным старческим смешком. А тут – хохотал, вытирал слёзы и снова хохотал, тыкая в нас пальцем и приговаривая между приступами: – Гена… Вот она порода Цехановичей…, вот она во всём в этом… Оба в тебя…, ты такой же был…
А было отчего им обоим смеяться. Кастрюля понятно. Но видок у нас был….!!!! Истерзанная, прокопчённая, пропитанная кедровой смолой и запахами костра, частично погибшая одежда. Эта смола, оказывается, была не только в кастрюле, она была у нас везде – на одежде, на руках и даже в волосах. Я уж не говорю, что смола от сажи была чёрной. Когда мама вспомнила, после неудачной попытки отмыть кастрюлю от смола, кто в этом виноват и ворвалась в комнату чтобы устроить шикарную трёпку… Но не смогла, увидев хохотавших до слёз отца и деда, которые уже прослушали наш подробный рассказ. И она теперь озлилась на них и устроила им шикарную взбучку, от которой они дружно сбежали на веранду и, достав там заветную бутылочку, предались обсасыванию наших похождений. А мы под бдительным оком мамы разделись, она налила в корыто горячей воды и в течении часа и только с помощью хорошего куска мыла сумела нас привести в божеский вид, под смех взрослой мужской половины, доносившийся с веранды. И вроде бы всё у неё получилось, кроме смолы в волосах. Её пришлось вырезать ножницами, отчего головы имели убедительно плешивый вид. И хорошо поддатый отец нас обоих подстриг на лысо.
А первого сентября я пошёл в четвёртый класс. У отца, в последнее время, служба не заладилась и буквально через несколько дней, после первого сентября, он уехал к новому месту службы, в неведомый и далёкий посёлок Рассольная.
Последнее что мне потом вспоминалось про Вижаиху, это как я один раз неудачно сходил за молоком на соседнюю улицу. Родители там покупали на семью молоко у тёти Насти, державшую корову и каждый вечер, я с трёхлитровым эмалированным бидоном бегал за молоком. И вот в начале декабря, в тихий морозный вечер направился в очередной молочный рейд. Мы как раз по «Родной литературе» проходили стихотворение Николая Некрасова «Генерал Топтыгин». И надо ж, я это стихотворение очень легко выучил, чему был несказанно рад. И вот шёл по узенькой снежной тропинке, гордый таким достижением, представляя, как завтра у доски буду с выражением рассказывать стихотворения.
Да что там завтра… Вот я сейчас….
…..Прямо к станции летит
Тройка удалая.
Проезжающий сидит,
Головой мотая:
Ладит вывернуть кольцо.
Вот и стала тройка;
Сам смотритель на крыльцо
Выбегает бойко.
Видит, ноги в сапогах
И медвежья шуба,
Не заметил впопыхах,
Что с железом губа,
Не подумал: где ямщик
От коней гуляет?
Видит – барин материк,
«Генерал», – смекает.
Поспешил фуражку снять:
«Здравия желаю!
Что угодно приказать,
Водки или чаю?..»
Хочет барину помочь
Юркий старичишка;
Тут во всю медвежью мочь
Заревел наш мишка!
И смотритель отскочил:
«Господи помилуй!
Сорок лет я прослужил
Верой, правдой, силой;
Много видел на тракту
Генералов строгих,
Нет ребра, зубов во рту
Не хватает многих,
А такого не видал,
Господи Исусе!
Небывалый генерал…..
Я шёл по тропинке и самозабвенно, с восторгом, громко, с выражением декламировал стихотворение и от переизбытка чувств вдобавок, снял крышку с бидона и после каждой строки стукал по эмалированному сосуду. Эх.., чёрт…, как хорошо я рассказываю стихотворение, как оно ясно и громко звучит в морозном воздухе. А ну-ка ещё раз…
И пока дошёл до тёти Насти успел пересказать стих два раза. В полутьме прихожей тётя Настя из трёхлитровой банки перелила молоко в бидон и снова шёл по тёмной улице и с упоением декламировал стих, готовясь к завтрашнему уроку и заслуженному успеху.
Зашёл домой, мать приняла бидон и ушла с ним на кухню, а я… Весь в мечтах о завтрашнем триумфе на уроке «Родной Литературы», медленно раздевался в прихожей и не сразу услышал возмущённый вопль матери из кухни: – Борька, ты что с бидоном наделал…?
В удивлении скорчил рожу – А что я мог с ним сделать? Подумал в свою очередь и вместе с отцом, приехавший на несколько дней домой с Рассольной и дедом, тоже удивившиеся крику матери, зашёл на кухню и мне сразу стала ясна причина горестного взгляда матери и последующий удар полотенцем уже воспринял как должное. Оказывается, так усердно декламировал стих и при этом ударял крышкой о бидон, что сбил почти всю эмаль с довольно красивого бидона. Теперь он годился только для внутреннего использования.
– Что ты с ним сделал? – Вновь повторила вопрос разгневанная мать.
– Стих рассказывал…, – проблеял ответ.
– Какой стих? Ты что бормочешь?
– Генерал Топтыгин….
– Ты что за ерунду болтаешь? Я сама знаю, что это за стих Некрасова… Бидон ты где побил?
– Люся.., Люся…, тихо, – прервал отец мать, еле сдерживая смех и уже догадываясь кое о чём, – Боря, ты стихотворение рассказывал?
– Да…, и крышкой по бидону стучал…, – отец шумно втянул воздух в себя, только бы не рассмеяться во весь голос. Дед тоже терпел, только мать гневно продолжала смотреть на меня, ещё не предполагая последующую хохму, на которую меня выводил отец. А тот быстренько схватил со стола бидон, огляделся и вылил молоко в трёхлитровую банку, укоризненно ворча.
– Люся, сын в кое какие времена выучил стихотворение, а ты его ругаешь. На…, – он вручил мне бидон с крышкой, – давай ещё раз, но только так как на улице… С выражением…
И я… Только бы избежать скандала – дал стране угля. Громко, с выражением, безжалостно стуча крышкой по и так искалеченному бидону, выдал «на Гора» стих и убил всех, в том числе и мать, которая от смеха долго не могла остановиться, хваталась за щёки и мотала головой. Ну…, а уж отец с дедом хохотали…
Но на следующий день учительница вызвала рассказывать к доске стихотворение рыжую Ирку и та получила свою законную пятёрку, хотя я мог рассказать стих гораздо лучше. А вечером я бежал за молоком с трёхлитровой банкой в сетке.
Рассольная
(декабрь 1965 по сентябрь 1966 года)
Отец, оказывается, приезжал не только отдохнуть, но и сообщил, чтобы мы готовились к переезду. Квартиру там нам дали, за две недели он приведёт её в порядок и в конце декабря будем переезжать.
Через два дня он уехал, а мать с дедом стали постепенно укладываться, что меня совсем не касалось и я вовсю гулял на улице, с нетерпением ожидая, когда пройдут эти две недели. Ну…, а когда ожидаешь, да ещё в детском возрасте – время тянется нестерпимо медленно.