Детство Левы
Шрифт:
А из очереди кричали:
— Да что там у вас происходит! Прекратите безобразия!
…И вот такие концерты каждый раз случались с нами в магазинах, куда нас с мамой частенько заносила наша судьба. И тем не менее, мелочь мама аккуратно выкладывала на трюмо. Чтобы не рвался карман и не падало за подкладку. Потому что папа подарил маме такой кошелёк: из крокодиловой кожи. Но со слабой молнией. Молния порвалась и мелочь в кошельке не держалась.
А почему я так хорошо знаю всю эту историю — вы, наверное, уже догадались.
Мама иногда подозрительно смотрела
— Мелочь есть?
На что я всегда честно и прямо отвечал:
— Мне ваша мелочь не нужна!
И верно. Не было у меня склонности к такому интересному занятию, как собирание денег. А была у меня склонность к совершенному другому занятию.
Вот тут-то и начинается моя история. Можно сказать, эпопея.
…А для всяких баночек-скляночек, духов и пудры, кремов и губной помады, для запонок-колечек было ещё вставлено в это хитрое немецкое трюмо такое толстенное чёрное стекло. Под стеклом образовывалась ниша, где вечно что-нибудь исчезало. Все уже знали, что бывает, если засунуть что-нибудь под чёрное стекло, где ничего не видно. Называли это место как-то даже неопределённо.
— Куда ты положила мои запонки? — кричал папа.
— Туда!
— Я же тебе говорил, чтобы ты ТУДА ничего моего не засовывала! — раздражался папа, делая ударение на последнем слове, и долго шарил под чёрным стеклом, чертыхаясь и лазая коленками по полу.
При переезде на новую квартиру с этим стеклом вечно была морока. Тяжёлое, как дворницкий лом. Да ещё хрупкое. Да ещё чёрное — царапины видны. Но пока до переезда было далеко.
По этому чёрному стеклу я и гонял упомянутые монетки. Сначала гонял просто так, без смысла. Бумц-бумц. Весело. Приятно. Отдых для души. Потом придумал первую игру — хоккей. На большее ума, наверное, не хватило.
Монетка стоимостью одна копейка — шайба. Монетки по пятнадцать копеек — хоккеисты. Чёрное гладкое стекло — лед. Воротами служили железные скобочки, в которые было вставлено стекло. Идеальные были условия. Играй — не хочу. Техника игры такая. Вбрасываешь шайбу. Отдаешь пас. Второй удар по воротам. Не попал (или вратарь помешал) — начинает та команда, к которой копейка ближе.
Мама приходила от этих игр в тихий ужас. Правда, выражался он у неё довольно громко.
— Когда-нибудь ты займёшься делом? — кричала она из большой комнаты, торопливо переодеваясь, чтобы начать готовить ужин.
— Каким делом? — обиженно кричал я в ответ.
— Не знаю каким! — кричала она. — Обычным нормальным делом, которым занимаются мальчики. Клей модель танка! Собирай конструктор! Занимайся в кружке! Ходи в изостудию! Ты же от всего отказываешься… Ты даже книжки перестал читать! Прочёл, видите ли, Льва Толстого и всё, освободился на всю жизнь!
Я затихал как мышь.
Больше всего на свете я боялся, что меня опять начнут записывать во Дворец культуры Павлика Морозова.
Мама между тем в припадках бессильного гнева угрожала мне то бальными танцами, то клубом интернациональной дружбы, то даже зоологическим кружком.
…Впрочем,
К танку я иногда подходил и смотрел в его дуло. Танк был пыльный и нестрашный, но увидев меня, он как бы сощуривался, готовый выстрелить в лицо. Играть в него совершенно не хотелось.
…Правила же игры в монетки я с годами усложнял.
Вначале вместо двух игроков в каждой команде стало три. Затем появились вратари по десять копеек. Потом я начал прилеплять к монеткам крошечные кусочки пластилина, чтобы каждая команда имела свою форму.
Я проводил чемпионаты мира. Заполнял таблицы. Записывал в квадратики счёт матчей. Монетки аккуратно прятал в выдвижной ящик трюмо.
Все это славное занятие отнимало у меня довольно много времени. Час. Два. Иногда и больше.
Если я болел и не ходил в школу, хоккей на чёрном стеклянном льду продолжался целый день с перерывом на обед. Иногда и на обед времени тоже не оставалось.
Если мама и папа вечером уходили в гости или в кино, я выключал телевизор, закрывал учебники и устраивал игры по круговой системе. Финляндия играла с Канадой, Швеция с СССР и так далее.
Примитивность тактики меня не смущала. Главное — чтобы монетки проявили характер. Силу духа и волю к победе.
«Вперёд! Вперёд!» — шептал я пузатеньким игрокам в одинаковой форме.
Мама, однако же, нещадно боролась с этой запрещённой в нашем доме игрой, в результате которой деньги «валялись по всему полу», стекло «царапалось», а я рос «неисправимым балбесом».
В частности, она сажала меня под домашний арест…
— Ещё раз увижу, как ты этой глупостью занимаешься, — говорила она довольно-таки зло, — вообще на улицу не выпущу!
Помню, я дошёл до такого состояния души, что угроза домашнего ареста на меня совершенно не действовала. Живая жизнь за окошком привлекала куда меньше, чем придуманная под моими руками. Некоторые монетки я стал различать по году выпуска. Одни были шестьдесят третьего, другие шестьдесят первого. Некоторые — шестьдесят седьмого, то есть совсем молодые.
Я стал узнавать игроков, придумывать им имена. Поскольку от трения и от моих прикосновений монетки нагревались — ощущение, что они какие-то живые, порой переполняло меня настолько густо, что я начинал переживать, болеть, подыгрывать, или напротив сопротивляться — настолько по-настоящему, что порой почти плакал от обидного поражения или радовался победе, так что сердце выпрыгивало из груди, словно ненормальное.
По-настоящему боролся с этой игрой только один человек — мой папа. Он ничего не говорил и даже меня не ругал. Но когда до него доносились отголоски наших с мамой скандалов, он молча подходил к трюмо и выгребал и «оттуда» и «отсюда» всю мелочь до последней копеечки.