Детство Понтия Пилата. Трудный вторник
Шрифт:
Лусена обхватила меня и мою голову прижала к своей груди, на тартессийском языке то выкликая, то шепча какие-то призывы или молитвы.
Лишь через некоторое время, наслушавшись ее непонятных молитв, а также воинственных воплей, криков боли и звона оружия, мне с трудом удалось освободиться от цепких объятий моей матери-мачехи.
И только я это сделал, как увидел, что конница отца вновь появилась среди деревьев и несется с холма на германцев.
Удар был сокрушительным. Ибо, во-первых, нанесен был на полном скаку сверху вниз, во-вторых, сзади, в-третьих, совершенно неожиданно для германцев. В-четвертых, врезавшись в марсов, отец тут же поразил их предводителя дротиком в горло, а Марцелл, который сражался подле Пилата, отрубил ему голову, когда тело германца стало валиться с лошади, но еще не успело коснуться земли.
В-пятых, тремя острыми клиньями врезавшись в марсов и рассеча их на отдельные группы, декурии быстро отступили назад, развернули строй и замкнули кольцо вокруг противника, так что спереди их поражали конюхи и убии, а сзади – рубили конники и подкалывали молодчики. И из этого круга смерти ни одному марсу не позволяли ни выбежать, ни выйти, ни выползти.
Зрелище довершали пешие марсы, которые в это время появились на холме и усеяли его, словно зрители в театре.
Представляешь себе, Луций, что я хочу описать? Словно на греческой орхестре, словно корифей хора, отец внизу руководил избиением конных германцев, а пешие их соратники стояли на окрестных холмах и созерцали кровопролитие, не смея двинуться с места, то ли от страха, то ли от суеверного восхищения.
А когда избиение закончилось, когда отец развернул своих воинов лицом к холмам, мне показалось, что «зрители» огорчились и ждут продолжения.
Так друг против друга, словно зачарованные, стояли римляне и германцы.
(5) А справа от нас другие германцы, потеснив малочисленных фризов, радостно грабили сокровища главнокомандующего. И некоторые прихлебатели Вара, говорят, им в том безрассудно содействовали. То есть хватали добычу и убегали в леса. Как будто там, за деревьями, их поджидали друзья и сообщники, а не лютые марсы, вне всякого сомнения, отбиравшие у них ноши и их самих превращавшие в рабов или в жертвенное мясо.
(6) А слева от нас, в головной части, доблестно бились с германцами Первая и Вторая когорта бывшего Восемнадцатого легиона.
XXI. Хотя мне самому, увы, не удалось видеть, однако уже вечером по обозу потекли восторженные рассказы о соперничестве Лелия с Курцием.
Вот их краткое содержание:
Вызов бросил Курций. Построив свою Вторую когорту, он, обращаясь к легионерам, сказал: «Мой соратник и соперник, первый примипил Лелий, во время учений издевался над солдатами, бил их, порол и увечил. Я же относился к вам как заботливый отец, как учитель, как старший ваш брат. Покажите же, друзья мои, что я воспитал вас лучше, чем этот изверг в облике центуриона. Докажите свое превосходство другим когортам и самим себе в первую очередь».
Когда речь его передали Лелию, тот тоже выстроил своих легионеров и крикнул им: «Если уступите Второй когорте, на клочки разорву, в пыль сотру».
И обе когорты устремились на германцев, Лелий – на левом фланге, а Курций – на правом. И обе бились достойно, так что, когда, оттеснив марсов на холмы, вернулись к обозу, никто не мог с уверенностью сказать, какая из когорт доказала свое превосходство.
(2) А далее произошло нечто подобное тому, что так прекрасно описано у божественного Юлия. Помнишь, соперничество Пулиона и Ворена? С той лишь разницей… Но не буду забегать вперед.
Когда когорты снова сошлись возле обоза, а марсы сперва отступили на холмы, а затем, получив из леса подкрепление, снова двинулись на римлян, Курций подошел к Лелию и сказал:
«Кто знает, примипил, сколько еще осталось нам жить на этом свете? Давай сегодня же решим наш с тобой спор. Но, во имя Гремящего Юпитера, пусть никто из легионеров не вмешивается!»
С этими слова он вышел из рядов и в одиночку бросился на германцев. Какой-то марс выбежал ему навстречу. И тотчас великан Курций пустил копье, пронзив и щит, и доспехи, и тело германца. Его товарищи прикрыли щитами поверженного собрата и стали стрелять в Курция, не давая ему двинуться с места. Два копья пробили Курцию щит, один дротик попал ему в правую руку, когда центурион пытался вытащить меч.
«Был дураком и умрет дураком!» – в ярости воскликнул Лелий и ринулся на помощь.
Толпа варваров тотчас же оставила великана Курция и накинулась на низкорослого Лелия. Но этот поджарый римский волчара, сверху прикрывшись щитом, а снизу ловко орудуя мечом, одному марсу отрубил ногу, другого поразил в живот, третьему проткнул горло, так что остальные германцы опешили и отпрянули в сторону, а Курцию и Лелию удалось вернуться к римским когортам.
«Три против одного, – сказал Курций. – Но доблесть не измеряется числом убитых врагов».
«Пойди, омой и перевяжи рану, – ответил Лелий. – А взвешивать доблесть будем потом».
«Ладно, перевяжу!» – воскликнул Курций и, отбросив щит, накинул плащ на раненную руку. – «Сейчас омою!» – крикнул центурион и, взяв меч левой рукой, снова ринулся на германцев.
Рубя их, Курций громко вел подсчет своим жертвам; «второй… третий… четвертый…» Но, не досчитав до «пятого», Курций упал на одно колено, так как острой рогатиной ему проткнули ногу, а раненная правая рука у него уже после «третьего» была отсечена германской секирой.
«На помощь великому воину!» – взревел Лелий и бросился к Курцию. А следом за ним устремились Первая и Вторая когорта.
Марсов с обеих сторон снова оттеснили и отбросили.
(3) Но в битве погиб Лелий. Причем никто не видел, как это произошло. А когда вернулись из наступления, увидели, что возле обозной телеги, истекая кровью, сидит теперь однорукий и раненный в ногу Курций и держит у себя на коленях мертвого Лелия.
Как он умудрился дотащить его до обоза, так и не выяснили. Потому что сначала Курций плакал навзрыд и не отвечал на вопросы. Затем стал просить, чтобы солдаты продолжали громить варваров и не тратили на него, на Курция, драгоценного времени.
Когда же у Курция отняли бездыханного Лелия, принялись обрабатывать и перевязывать ему раны, второй легионный примипил уже потерял сознание.
Он умер к вечеру, перед заходом солнца.
XXII. На следующий день, разобрав завалы, мы двинулись дальше в западном направлении. Моросил мелкий холодный дождь. Есть было нечего. Раненых было нечем перевязывать. Воины и обозные горестно сетовали на надвигавшуюся тьму и на то, что, судя по всему, для всех нас наступает или уже наступил последний день.