Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Вяземский Юрий Павлович

Тогоний Галл и эти когорты попытался выстроить и направить, но безуспешно, ибо они состояли из совсем молодых новобранцев и неопытных центурионов, – ими управлял страх, а не приказы командира.

Ни легковооруженных, ни теперь кавалерии, ни резервов у Галла не было. И дабы спасти положение, Тогоний отправил к Вару двух трибунов с мольбой о помощи, а сам устремился на южный край, чтобы лично возглавить три успешные когорты и, вернув их назад, образовать с восточными единый фронт обороны.

Как гласит старая пословица: «Гладиатор принимает решение на арене». И надо отдать ему должное, Тогоний Галл умел это делать. Но здесь решение принимал не Галл, а зловредная Вару Фортуна.

Во-первых, три когорты на юге оказались окружены вновь сомкнувшимися хаттами. Во-вторых, пробиваясь к ним с небольшим конным эскортом, легат был сначала ранен, а через минуту убит. В-третьих, теперь и с севера злосчастный легион был атакован то ли хаттами, то ли бруктерами.

С трех сторон окруженные, разрезанные на части, лишенные командира, восточные когорты Девятнадцатого обратились в беспорядочное бегство – с дороги на запад.

Ты спросишь, Луций: а где же Восемнадцатый и Семнадцатый, с севера шедшие за легионом Тогония Галла?

Отвечу:

(3) Наш Восемнадцатый легион, едва началось сражение – как предусматривалось заранее, – выдвинулся вперед и на юго-запад, оказавшись почти на одной линии с Девятнадцатым.

У нашего легиона тоже не было легковооруженных (ведь узипеты бежали еще при Миндоне). Но были зато доблестные кавалеристы-канненефаты. Их предводитель, на новом рубеже увидев перед собой марсов – именно они надвигались на нас с юго-запада, – увидев их воинственную орду, префект канненефатов крикнул, обращаясь к Публию Кальвизию, Варову зятю и командиру Восемнадцатого легиона:

«Мы сейчас им врежем во славу Есуса! А ты тем временем строй когорты! Только не мешкай! Долго мы не продержимся!»

И, широко развернув свою конницу, бросил ее на врага – как ты понимаешь, на верную смерть, ибо конников у этого отчаянно-мужественного человека было от силы три сотни.

Кальвизий же словно пребывал в оцепении.

И тогда стал строить свою Первую когорту первый примипил легиона Лелий.

«Без приказа легата не смей ничего делать!» – подбегая к нему, приказал трибун Цецилий Лакон.

Но Лелий, по одним свидетельствам, не обратил на него внимания, а по другим рассказам, ответил отборной бранью, которую только видавшие виды центурионы используют.

«Отстраняю тебя от должности примипила и на твое место назначаю центуриона Второй когорты Курция! Он будет командовать сразу двумя когортами!» – скомандовал разъяренный Лакон.

Но случившийся тут Курций – как мы знаем, друг и приятель Цецилия, – краснощекий великан Курций ласково посмотрел на Лакона своими маленькими светло-карими глазками и дружелюбно произнес:

«Давай сначала разобьем врага. А потом будешь отстранять и назначать».

Опешив от неожиданности, Лакон отошел в сторону. А Лелий и Курций стали строить свои когорты, отодвинув назад центурии триариев.

Их примеру последовали примипилы еще трех когорт – если правильно рассказывали, Третьей, Шестой и Седьмой.

Так что, когда доблестные канненефаты, понеся страшные потери – из десяти человек семь полегли на поле боя, – когда конные канненефаты стали отступать под прикрытие легиона, против марсов стояла уже не походная колонна, а развернутый строй из тридцати боевых центурий.

Никто из начальников, слава богам, ими не командовал, и поэтому каждый из примипилов делал то, что было положено делать: сперва центурии гастатов обрушили на марсов свои копья и дротики, затем принципы, кое-как тренированные, но преисполненные желания блеснуть своей храбростью перед центурионами и товарищами по оружию, выдвинулись вперед и врубились в боевые порядки противника (правильнее было бы сказать: в варварские орущие и кричащие беспорядки!)

Причем – обрати внимание, Луций! – как только Первая когорта начинала испытывать затруднения, ей с левого фланга приходила на помощь Вторая когорта. И наоборот: когда приходилось туго когорте Курция, ее с правого фланга выручала когорта Лелия.

Противник дрогнул и попятился. Казалось, не хватает еще одного небольшого усилия, чтобы воинственные марсы обратились в бегство.

(4) Но тут – злосчастная судьба! – с востока на оставшиеся когорты Восемнадцатого легиона обрушились сначала бегущие легионеры Девятнадцатого, а затем – преследовавшие их хаттские конники и пехотинцы.

Легат Публий Кальвизий по-прежнему бездействовал. И командование взял на себя его друг, военный трибун Цецилий Лакон, который, приняв бегство Девятнадцатого за общее отступление, что есть мочи прокричал:

«Приказ командующего! Отступаем в ущелье! Лицом к противнику! Сохраняем порядки!»

Но не было, Луций, никакого приказа! Равно как не было и не могло быть никакого порядка! Началось паническое бегство, тем более страшное, что бежали в тыл доблестно сражавшимся с марсами когортам.

Лелий, однако, то ли вовремя заметил, то ли предвидел эту опасность. Он подбежал к своему сопернику Курцию и злобно приказал:

«Я забираю твою когорту. А ты скачешь к триариям, своим, моим, чужим, и, развернув их против бегущих, отражаешь это стадо. Если надо убивать – убивай!»

«Страшный приказ, – ласково ответил ему Курций. – Но я постараюсь его выполнить, командир».

И выполнил, выставив решительный заслон и отвернув бегство от сражающихся легионеров Восемнадцатого.

(5) Ты спросишь, а что делал и как вел себя Семнадцатый Друзов Великолепный?

В тот момент, когда хатты напали на Девятнадцатый, этот легион с севера и, стало быть, с тыла начали атаковать пешие и конные бруктеры.

Херускская конница развернулась и стала оттеснять нападавших. Но тут Арминий подскакал к Публию Квинтилию Вару, который в обратном движении к Ализону, в целях пущей безопасности помещался со своими батавами среди когорт Великолепного, – Арминий подъехал и сказал полководцу: «Их мало, как мне донесли. Твои великолепные легионеры с ними легко разберутся. Главное же нападение ожидается в районе обоза. Повели мне и моим конникам охранять войсковую казну».