Детство. Уроки

Фролов Олег

Понимая, что, если я приду завтра с невыполненным домашним заданием, я точно получу «двойку», я, мягко говоря, был в паническом настроении. Не знаю почему, но мне пришло в голову написать: «Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам в гости .... Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет! На том стояла и стоит русская земля!» Это произнес Александр Невский в одноименном художественном фильме, который в это время, о котором я рассказываю, часто показывали по телевизору, и который я очень любил смотреть. Сам ли я вспомнил весь этот текст, или папа мне помог, но два последних предложения этого текста, я точно знал еще тогда.

В общем, сдали мы Нелли Борисовне

на следующий день наши тетрадки на проверку домашнего задания, а, когда на следующем уроке она нам вернула, у меня на тетрадочном листе под выше приведенной цитатой стояла большая «пятерка»! Но это еще не все. Нелли Борисовна попросила всех, кому она поставила «пятерки», а таких в классе было, кажется, двое или трое, по очереди встать из-за парт и прочитать свои домашние задания вслух. Помню, после того как я прочитал свое, она так, говоря современным языком, прокомментировала его, что мне от сказанных ею слов было очень приятно. Не скрою, я был очень не то, что рад, а горд. И при этом Нелли Борисовна ни слова не сказала, что написанное мною, вряд ли полностью совпадает с определением понятий «поговорка» и «пословица»!

А героем второго эпизода стал мой младший брат Сергей. Как? А, вот, как.

Не знаю почему, но однажды Нелли Борисовна «задала на дом» написать сочинение «на страшную тему». При этом тему каждый должен выбрать сам. Я долго думал, о чем же написать, и только к вечеру придумал. Весь текст сочинения я, естественно, не помню, но содержанием моего сочинения стал якобы принятый мною за реальность и якобы приснившийся мне «страшный сон», в конце которого меня, не помню, кто тряс за плечо. Завершалось это мое сочинение тем, что я просыпался, открывал глаза и видел, что рядом со мной сидит мой младший брат Сергей, трясет меня за плечо и говорит, что пора вставать!

***

За время учебы я бывало испытывал, мягко говоря, недоумение, а, если сказать точнее, то непонимание. Непонимание не того, что изучали, такого со мной никогда не было, а того, почему и именно так задаются некоторые задания и для чего, преподавать то, что мне, а в этом я был уверен уже начиная с седьмого класса, не пригодится в дальнейшем. Нет, конечно, я прекрасно понимал, что чем больше знаешь, тем лучше. Но при этом задавался вопросом, что лучше: знать понемногу обо всем, или много о том, что интересно?

То есть я, фактически пришел к пониманию необходимости углубленного изучения отдельных предметов в школе за счет сокращения до минимального приемлемого уровня изучения остальных предметов. Возможно, это связано с тем, что к седьмому классу я интуитивно чувствовал, что я – «гуманитарий», мне интересны литература и история, а не математика и физика, не биология. Я не представлял себя «технарем» хотя, как я выше рассказывал, оценки у меня и по «гуманитарным», и по «техническим» предметам были в то время только отличными и хорошими. В «технических» предметах меня интересовала не их теоретическая, часть, а практическая: я хотел, чтобы у меня в руках были не листы бумаги с формулами, а реальные, лучше сделанные мною самим, предметы.

Приведу несколько запомнившихся мне ситуаций, которые при всем моем уважении к учительскому труду и, не скрываю, свойственному мне, почтительному отношению к учителям, вызывали у меня я непонимание.

Помню, в самом начале учебного года учительница биологии задала нам следующее домашнее задание: принести на очередной урок биологии засушенные растения цветущей сурепки. Но подумала ли она при этом, что для того, чтобы принести засушенные, надо было эти растения предварительно задолго до предстоящего урока засушить? Подумала ли она о том, что такого задания никому из класса на лето не давалось? Подумала ли она о том, что, даже если предположить, что, например, с использованием нагретого до определенной температуры полотна утюга, можно было бы достаточно быстро высушить эти растения, откуда ученики могли взять эти растения? Сурепка цветет в мае-июне, а домашнее задание дается в начале сентября! Что, учительница не знала этого? Я-то это знал! Не зря же, когда мы ездили на электричке, на дачу в Трудовую, а также в Талдом, я в начале лета часто видел заросшие поля, почти сплошь покрытые желтым ковром цветущей сурепки.

Примерно такие вопросы, роились в моей голове, после того как я записал домашнее задание. Но, решив, что при всех спорить с учительницей нельзя, и допуская, что я заблуждаюсь относительно сроков, придя домой из школы я поделился с бабушкой своими сомнениями. Бабушка удивилась и сказала, что она никогда, даже еще живя в деревне и работая на полях, не видела, чтобы сурепка цвела и росла осенью. Но я все-таки уговорил ее пойти со мной и моим младшим братом в лес на Долгие пруды, вдруг, да и найдутся в нем или на прилегающих к нему полях эти растения. Мы пошли и, как и следовало ожидать, ничего не нашли.

Вечером папа также подтвердил мне, что мое мнение о сроках правильное.

В результате на следующий урок я, как и мои одноклассники, пришли с не выполненным домашним заданием. А, что же учительница? Ничего! Она «забыла» о данном ею нам домашнем задании! В общем получилось так: не было этого домашнего задания – не было и все!

И еще пример.

Я очень любил уроки труда, мне нравилось мастерить что-либо своими руками и видеть результат, сделанного мною. Да, мне не очень хотелось, например, несколько уроков подряд обрабатывать однообразными движениями заготовку головки молотка или рукоятки для пассатижей. Но я понимал, для чего они нужны и делал. Понимал потому, что учитель труда еще до того, как я и мои одноклассники-мальчишки приступали к работе, рассказывал, что изготовленное нами будет передано на завод и использовано рабочими, то есть, говоря современным языком, мотивировал нас на достижение необходимых результатов.

Однако, был момент, когда я не понял, почему учитель труда дал нам именно такое задание. Оно заключалось в том, чтобы каждый из нас принес на очередной урок труда брусок не менее полутораметровой длины, из которого каждый изготовит для личного пользования хоккейную клюшку. Мотивация была что надо: какой же мальчишка откажется иметь свою собственную клюшку! Тем более, что купить клюшку в то время было не просто. Я, например, играл клюшкой сделанной мне папой из двух обломков настоящих клюшек, я их подобрал возле хоккейной коробки на стадионе «Труд». Папа подогнал их друг к другу, скрепил шурупами и для крепости туго обмотал место, где один обломок налегал на другой несколькими слоями изоляционной ленты, сначала черной «тряпичной», а поверх ее синтетической изоляционной лентой синего цвета.

А, подумал ли учитель труда, где мы-мальчишки возьмем бруски? Не знаю. Может быть, понадеялся, что мы придем на урок без них? Как-никак на изготовление клюшек на уроках труда, как мне помнится, он согласился, только после наших многочисленных просьб.

Несколько дней, которые оставались до урока, я искал нужный брусок. О его покупке хотя и шла речь, но магазина, где его можно было бы приобрести в городе не было.

В конце концов мне повезло: в сугробе между нашим домом и детским садом я нашел сломанный брусок из числа тех, которые обычно служили для изготовления сиденья и спинки уличных лавочек. Конечно, он был «не презентабельный»: с облезлой местами серо-голубой краской, торчащими с одного концы щепками, но, главное, он был даже сантиметров на тридцать длиннее, чем было нужно!