Дева и Змей

Игнатова Наталья Владимировна

На первом месте по числу жертв – землетрясения. За ними – наводнения и пожары. Они прекрасно сговариваются между собой, такие разные, вроде бы враждебные друг другу стихии. И, конечно, не обходится без ветра, всегда готового дымом закрыть небо, задушить пеплом, раздуть огонь, взметнуть до небес океанские волны.

Да и с солнцем, чего уж там, тоже не все хорошо.

Если увериться в том, что все стихии обладают разумом и волей, можно до такого додуматься, что останется, следуя примеру рабби Лихтенштейна, поднять руки и сказать: я сдаюсь.

После чего отправляться на поиски черного петуха для пристойного жертвоприношения. Хотя, конечно, фейри предпочитают человеческие жертвы.

Нет уж! Нельзя ждать милостей от природы, тем более нельзя ждать милостей от природы одушевленной, разумной и ненавидящей. Никаких договоров – только разумное и рачительное использование стихий, их рабский труд на благо человечества, и ни малейших поблажек. Такова была официальная политика организаций, занимавшихся вопросами сверхъестественного в царской России, и их преемники в России Советской, а позже – в Советском Союзе придерживались тех же взглядов. До тех пор, во всяком случае, пока сторонники олицетворения не докажут со всей убедительностью преимущества своей позиции.

Считалось, что развенчивая мифы и делая сказку былью, стихии и стихийные существа можно подчинить так называемым законам природы, загнать в математически выверенные, безупречные формулы и пользоваться ими, как пользуются школьники таблицей Пифагора. Когда-то стихии подчинились суевериям и обрели волю и разум, а с некоторых пор воли и разума их начали лишать. С переменным успехом. Хотя судить об успехе в деле, на которое требуются не века, а тысячелетия, не может пока никто.

Еще считалось, что окончательно приведя в покорность стихии, люди естественным образом избавятся от нечисти. Это соображение доказывало уже то, что в просвещенных местностях, в городах, суеверия, умершие еще в прошлом веке, так и не возродились. А то, что пришло им на смену – бытовой фольклор, которым, конечно, тоже занимались, – не шло ни в какое сравнение со страхами прежних времен.

Поговаривали, правда, что все до поры до времени. И что придется еще наплакаться, когда все темное и злое, что есть в городах, что поселяется среди больших скоплений людей, чем дышат заводы и фабрики – вся грязь и весь страх, эмоции, несбывшиеся надежды, смертельные разочарования и уголовные преступления, – все это обретет такие формы, что горько пожалеют нынешние борцы со Злом о невинно развоплощенных полевых, леших и прочих банниках.

Посещение Вотерсдорфа заставило Курта вспомнить о мрачных предсказаниях. Фейри, встретившиеся ему по соседству с плохим домом, были воплощены городскими суевериями. Никакого отношения к существам стихийным, даже самым злым и опасным из них, эти создания не имели.

И все же по временам, когда в каждой луже жил водяной, в каждом колке – лешак, а в каждом дворе не продохнуть было от нечисти, пусть тоскуют поэты. Пусть ищут русалок весной в березовых рощах, бормоча о красоте и веселье зеленоволосых дев. Не дай бог им, правда, найти искомое. Но о том, чтобы поэты не нашли русалок, а русалки не отыскали поэтов заботятся люди, знающие и о тех, и о других больше, чем они о себе сами.

И в любом случае лучше следить за дамбой, вовремя обновляя и укрепляя ее, чем уговаривать водяного.

Рассуждения довольно примитивные, поскольку разного рода нечисть – именно нечисть, духи, к каковым относились и водяные, и лешие и русалки, – во-первых, все же разумны, а во-вторых, от них мало что зависит, когда в дело вступают стихии. Но когда Курту указали на это в одном из первых еще споров на животрепещущую тему, он резонно ответил, что работать со стихиями доведется в лучшем случае одному-двум выпускникам со всего курса. Задачей же остальных будет охрана правопорядка, использование, либо безжалостное истребление как раз таки нечистых духов, и не завидует он, Курт, тем спецам, которых подкупят детская красота русалки или кажущаяся разумность лешего.

А вообще, достаточно один раз увидеть фонтан крови и внутренностей, вырывающийся из-под воды, куда только что, вслед за симпатичной девчонкой нырнул ни в чем не повинный парень, и ни малейшей жалости к русалкам в душе не остается.

Если что-то превращает свадебный поезд в волчью стаю, не пытайся вникнуть в причины, побудившие к этому поступку. Какими бы ни были они, люди важнее. Начнешь вникать, вполне можешь прийти к мысли, что по-своему прав бес, учинивший злодейство. Сам, не желая того, позволишь ему воплотиться, хотя бы только в мысли – этого достаточно, ведь мысли-то твои собственные. Из стечения обстоятельств бес превратится в разумную и опасную тварь, но это будет не то воплощение, которому учиться еще и учиться, и которое делает уязвимым бесплотную нежить. Если бы так! Став из ничего чем-то, в первую очередь бес станет тобой. И ты сделаешь первый шажок на пути к служению не людям, а тому, что глубоко им враждебно.

Да-а. Он тогда, помнится, произнес целую речь. Хотя, не сказать, чтобы очень впечатлил оппонента. Твердо зная, что ему самому судьба уходить после выпуска дальше и выше, чтобы заняться, в конечном итоге, работой именно со стихиями, Курт завидовал тем, кому предстояло жить на передовой. И злился, и не понимал, как могут люди романтизировать или, того хуже, одушевлять то, что бездушно и, дай ему волю, беспощадно.

А сейчас, имея на руках весьма подробное описание обратного процесса, а в полутора километрах на запад – живое доказательство того, что описание не только подробно, но и правдиво, Курт, отвлекаясь от чтения, невольно задумывался над перспективами. Если Силой смог стать христианин – не важно, фейри или человек, главное, что христианин, – то персонификация, по крайней мере, стихий становилась не вредной, а наоборот, весьма полезной, ведь на их место можно поставить хороших и правильных ребят.

К созданию методики нужно привлечь обоих Лихтенштейнов, а потом найти добровольцев, провести практические испытания… сколько проблем будет решено, если удастся передать управление в руки людей бескорыстных и воспитанных в правильных идеалах. Но самое главное – хочется верить, что не самое сложное – это привлечь к работе самого Змея. И здесь опять не обойтись без Элис.

Элис… м-да. Это ведь еще одна проблема, свойства деликатного, и, как любые деликатные проблемы, очень противная.

– У меня такое чувство, как будто я виделась с Вильгельмом, – сообщила Элис, – с фон Нарбэ, пилотом принца Георга. Я рассказывала о нем.

– А чувства, что ты каждый день разговариваешь по телефону с отцом, у тебя не возникало? – полюбопытствовал Невилл.

Элис прислушалась к себе. Как вспомнить то, чего не было?

– Возникло, – признала она, – вот сейчас. Я как будто бы живу в “Adlon Kempinski”, как ты и сказал.

– Без всяких “будто бы”. Ты там живешь. Ты, при желании, можешь жить еще в нескольких местах. А если попробовать, вполне может статься, что ты вездесуща.