Дева и Змей
Шрифт:
В Ауфбе Курт приехал незадолго до полудня, когда горожане уже прятались по домам от бесов, особенно опасных в это время суток. Мать вышла на крыльцо встретить его. Она была расстроена, и, кажется, тревожилась. О чем?
– Вот, прочти, – в руках у нее вчерашняя вечерняя газета, – бедная девочка…
…– Ты правда можешь сделать так, чтобы все забыли? – спросила Элис.
– Да.
– Я хочу забыть, Крылатый.
– Извини, – он покачал головой, – вот с тобой ничего не выйдет. На самом деле, ты хочешь помнить, а я не могу заставлять тебя.
– Тогда пусть забудут другие, все, даже… его родители. Сможешь?
– Конечно. Но потом мне нужно
– В Сибирь, и Африку, и Индию, и даже на Луну, если я пожелаю, да?
– На Луне довольно холодно…
Элис фыркнула.
– А на Солнце, mon prince?
– Там тепло.
– Тогда я хочу на Солнце!
…– Что такое? – Курт взял у матери газету. – Что-то случилось с Элис?
– Курт, я не знаю, – Варвара Степановна тяжело вздохнула, – вчера ночью к ней в дом пришел этот Драхен. И увел ее. Не сказал зачем, не сказал куда. Я ждала до утра, потом вернулась домой, не отхожу от телефона, но Элис так и не позвонила.
– А в газете что?
– Да телефоны же, – Варвара Степановна показала Курту обведенные карандашом номера. – “Adlon Kempinski” – отель, где всегда останавливаются Ластхоп, бывая в Берлине. Но там не дают справок о VIP-персонах, так что…
– Мама, – произнес Курт.
Прерванная на полуслове, Варвара Степановна посмотрела на него с беспомощным недоумением.
– Мама, – повторил Курт, добавив в голос укоризны, – я, конечно, могу и сам, но мы же не в игрушки играем, речь ведь идет об Элис.
– Я знаю, что она в отеле, – признала Варвара Степановна, – и, вроде бы, с ней все в порядке. Вчера вечером она звонила отцу. А сегодня заказала в номер довольно приличный завтрак, – мать не выдержала тревожно-печальных интонаций и улыбнулась: – Все-таки я права, молоденьким девочкам надо хорошо питаться. Но, Курт, Драхен там, с ней, его не видно и не слышно, никто не подозревает о его присутствии, но мы-то с тобой знаем.
– А тебе кто нужен? – прямо спросил Курт. – Драхен или Ластхоп?
И под взглядом матери едва не попятился, рискуя свалиться с крыльца.
– Ты думаешь, я здесь на работе? – спросила Варвара Степановна таким тоном, каким говорила когда-то с закоренелыми и безнадежными двоечниками, сообщая им о переводе в другую школу. – Ты думаешь, весь этот год, и всю эту неделю я тебя обманывала?
– Мам, – пробормотал Курт, чувствуя себя не то, что двоечником, а еще и хулиганом, – мам, честно, про обманывать я даже не подумал. Я про работу думал, да, но не в смысле, что ты…
– Ох, сынок! – Варвара Степановна развернулась и пошла в дом.
Курт поплелся следом, не зная, что еще говорить. Свинья он! Нет, даже не свинья, свиньи – они умные.
– Мы с твоим папой, – мать села за стол в столовой, взмахом руки отослала служанку, и Курт, как ни было ему стыдно, отметил про себя естественность и привычность этого жеста. Как быстро мама научилась вести себя заправской барыней, – мы с твоим папой знали друг о друге почти все. А ведь была война, и мы работали в условиях настолько тяжелых и настолько опасных, Курт, что не дай бог когда-нибудь вам, молодым, узнать такое. Все вокруг были врагами, и многие могли больше, чем обычные люди. Тот уровень секретности, в котором нам приходилось жить ты можешь себе только представлять. И все же, сынок, когда наше командование узнало, что мы с Робертом любим друг друга, вместе с разрешением пожениться нам не то, что позволили, нам рекомендовали рассказать о себе то, что было возможно. И невозможного, ты знаешь, нашлось немного. Я так и не узнала никогда, кто курировал Роберта. И не знала, только догадывалась, чем он занимается помимо обычной
– Драхен тоже, – пробормотал Курт, – мам, ну ты прости меня, ладно? Ну, я не подумал. Я вообще не о том думал, когда спрашивал. Нет, ну могла же ты просто куда-нибудь доложить…
– Куда? О, господи! – покачав головой, Варвара Степановна принялась выкладывать на большую тарелку жареные сардельки с цветной капустой. – Первое ты, конечно, не будешь?
– Не буду.
– Куда бы и что я доложила? Курт, последние двадцать лет я – учитель средней школы. Школы не совсем обычной, но ты же сам понимаешь, насколько далеко разошлись мои пути с тем, чем пришлось заниматься в войну. Только Джеймс Бонд бессмертен и не стареет. А у меня, слава богу, не осталось ничего, кроме нескольких полезных знакомств.
– Я тут, знаешь, подумал, – Курт отправил в рот сразу половину сардельки, – пока был в гостях. Там такая семья, аристократы, живут прямо в замке, как в Средневековье, и у них прислуга, вроде унтерменшен [51] . Прав нет – одни обязанности. Я удивлялся, как это так можно? А сюда приехал, смотрю, у нас ведь то же самое.
– Что именно? – Варвара Степановна налила себе чаю. – То, что мы здесь, а они где-то там, в людской или на кухне?
– Ну, примерно.
51
Неполноценный человек; неариец, представитель низшей расы; “недочеловек” (на жаргоне германских фашистов)
– А ты чего бы хотел? Чтобы все люди в одночасье поняли, как должно быть правильно?
– Да нет… То есть, да, хотел бы. Но я же знаю, что это невозможно. Не маленький. Просто я понял, что зря о фон Нарбэ плохо думал.
– Не маленький, – вздохнула Варвара Степановна. – Ох, сынок, как я жалею иногда, что ты уже не маленький!
После обеда Курт отправился прямиком на улицу Преображения Господня. Пешком пошел, но, пройдя через центр города, оставив позади красивые особняки и нарядные парки, понял, что спешит, и забрался в пыхтящий мимо автобус.
Проезд здесь, как и в Москве, был бесплатный, но стоило войти в салон, как немногочисленные пассажиры, все вместе, встали и слаженно поклонились. Курт стиснул зубы. Если бы неприятные ощущения можно было перевести в деньги, их хватило бы на оплату самолетного билета от Будапешта до Владивостока.
– Добрый день, – вежливо выдавил он.
Выслушал разноголосицу ответов. Устроился в уголке и всю дорогу старательно смотрел в окно, всем своим видом изображая, что он и автобус находятся в разных измерениях.