Дева и Змей

Игнатова Наталья Владимировна

Никогда?..

Элис не плакала. Но Барбара все равно заставила ее выпить какое-то пахнущее травами лекарство. А плакать прилюдно нельзя. Но Элис не хотела, чтобы Барбара ушла. Остаться одной было бы совсем плохо. Что-то надо было делать. Но что? Звонить домой? Да, позвонить домой. Поговорить с отцом.

– Ты отвезешь меня в гостиницу?

– Конечно, милая.

Господи боже, сколько там чужих людей…

– Хозяйка, – сказал бубах, – брэнин здесь, ты позволишь ему войти?

Эйтлиайн

Я,

вообще-то, не люблю убивать, и на то есть причины. Но таким чудовищем, как в этот раз, мне не приходилось чувствовать себя даже во время самых жестоких казней. Он все равно умер бы, мой тезка-клятвопреступник, умер бы в ту же ночь. Но не от моей руки. Хотя, какая разница? Что сделано, то сделано.

Элис впустила меня в дом. И я снял плащ-невидимку. И только потом в холл вышла гарпия, еще не старая гарпия, по-своему даже красивая, если бы не жадный, только этим тварям и присущий, кровавый блеск в очах.

Это я кровопийца? Вот кровопийца – помесь стервятника и паука, тем более страшная, что все, сделанное ей, делается во благо. Я почти наяву увидел Сияющую-в-Небесах, с благосклонной улыбкой склонившуюся над верным солдатом Полудня – матушкой светлого рыцаря Курта.

А Элис, маленькая моя фея, она еще искала в себе силы, чтобы нас представить. И не знала, что сказать. Только пролепетала беспомощно:

– Это мама Курта.

Как будто я сам не узнал. А гарпия, паучиха, даже рта не раскрыла, чтобы назвать свое имя. Она умнее сына. И чувствует себя защищенной.

Ее следовало убить немедленно, потому что она уже видела слишком много, и еще больше, кажется, знала. Но не мог же я – на глазах у Элис. А в проклятом городишке невозможно дышать свободно, и я даже лонмхи не могу сюда отправить с простеньким поручением. Значит, все потом. Когда-нибудь…

– Пойдем, – я взял Элис за руку, – надевай плащ и пойдем, позвонишь домой, отец расскажет тебе, как все случилось.

– Вы не причините ей вреда? – спросила паучиха.

Я чуть не рассмеялся. Но, проклятье, она говорила искренне, она знала, кто я, и беспокоилась за Элис… по-настоящему. Так беспокоятся о тех, кто не чужой. О тех, кого любят. И я ответил. Я сказал:

– Никогда, товарищ полковник.

По-русски сказал.

Элис искала плащ и все равно не слышала, все равно не поняла. Рылась в сумочке, потом вытряхнула из нее все на кухонный стол. Обычный набор из помады и бумажных салфеток вперемешку с духами, россыпью кредиток и маникюрной пилкой. Плаща только не было. Плаща-невидимки, маленького свертка, меньше моего кулака. Да и черт с ним!

Я велел бубаху принести другой.

И мы ушли.

Телефон выглядел очень странно, казалось, он попал в руки Невилла прямиком из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде – дюйма три длиной, с крохотными кнопочками для набора номера и маленьким экраном, на котором высвечивались нажатые цифры.

Таких телефонов, конечно,

не бывает. Разве что он – какая-нибудь русская секретная разработка. Но Элис было совершенно все равно. Она услышала голос отца, и все окружающее, включая Невилла, перестало существовать.

– Где ты? – первым делом спросил папа.

– В Германии.

Вообще-то, Элис не была в этом уверена, потому что за окнами светило солнце, а значит либо настал другой день, либо Невилл увел ее в другой часовой пояс.

– Если не хочешь, – произнес отец, – можешь не приезжать. За тобой уже охотятся все папарацци, а на похоронах, боюсь, чтоб тебя прикрыть, придется оцеплять кладбище. Дочка, ты хочешь знать подробности?

– Нет, – Элис помотала головой, – но лучше от тебя, чем из газет.

– Майкл был с девушкой. Их так и нашли, – отец помолчал, видимо предоставляя Элис самой додумать, что скрывается за этим “так”. – Девушка – ваша однокашница. Какая-то Кейши. Ты, может быть, ее знаешь. Она сейчас в лечебнице, с навязчивой идеей, что Майкла… что это сделал вампир. Элис, даже не знаю, будет ли это для тебя новостью, но Майкл принимал наркотики. И эта Кейши – тоже. Что они там увидели в бреду… она была вся в крови.

Отец снова замолчал. Ему неприятно было рассказывать. “Ему, – поняла Элис, – неприятно сейчас даже просто вспоминать Майкла”.

И ей – тоже.

– Так случается, девочка моя, – снова послышалось в трубке, – мы люди и мы ошибаемся в других людях. Это надо просто пережить. Переждать. Если не хочешь возвращаться, скажи точно, где ты, я пришлю людей.

– Не надо, пап, – Элис вновь взглянула на солнце за окном, – здесь я в безопасности. Даже от журналистов.

– Ты не одна?

– Мистер Ластхоп, – очень мягко и совершенно естественно вступил в разговор Невилл, ему-то, разумеется, никакой телефон был не нужен, – это Невилл Сарфф…

– Ваше высочество?! – странным, и каким-то не очень своим голосом воскликнул папа.

“Оборотная сторона демократии”, – тут же вспомнила Элис.

– Вы, возможно, не помните, но мы уговаривались обходиться без титулования.

– Да-да, конечно, я помню…

– По счастливому стечению обстоятельств, мисс Ластхоп встретила меня в Германии, и если вы сочтете это возможным, я сам позабочусь о том, чтобы вашей дочери никто не причинял беспокойства.

– Так Элис у вас в гостях?

– Помилуйте, мистер Ластхоп, это было бы, мне кажется, несколько вызывающе даже для нынешнего общества. Мисс Ластхоп остановилась в отеле “Adlon Kempinski”. В том же номере, который всегда снимаете вы.

– Да, – повторил отец, – там спокойно. Но, если вас не затруднит…

– Меня не затруднит, – мягко прервал его Невилл.

– Вы понимаете… Впрочем, о чем я? Вы еще слишком молоды, чтобы понять, – отец издал негромкий смешок. – Дети – это прекрасно, но взрослые дочери – источник непрерывного беспокойства. Спасибо вам.