Дева и Змей
Шрифт:
– Не благодарите.
Невилл кивнул Элис:
– Беседуйте. Я скоро вернусь.
И исчез.
– Мама спрашивает, не хочешь ли ты, чтобы она прилетела в Берлин? – услышала Элис в трубке.
– Нет, пап. Спасибо, скажи маме, что я очень ее люблю, но нет, я не хочу.
– Элис, девочка моя, если хочешь я прилечу к тебе сам.
– Нет, – Элис мотнула головой, – не надо. Пусть лучше вокруг будут чужие.
– В таком случае, можешь доверять Сарффу, он – надежный парень. Поначалу кажется странным, но он просто слишком воспитан для своего возраста. Несколько старомодно, зато в настоящем европейском духе. Я попросил его присмотреть за тем, чтобы тебя не беспокоили.
– Да, – механически повторила Элис, – да, он надежный. И он не кажется странным. Спасибо папа. Я знаю. Он и так присматривает за мной.
– Ты по-прежнему собираешься в Москву?
– Нет. Наверное, нет, я не знаю сейчас.
– У вас там уже ночь. Я позвоню тебе еще раз, завтра. Если хочешь, Элис, могу звонить каждый день.
– Пап, у тебя столько дел…
– Ты из них – самое важное. Спокойной ночи, девочка.
– Доброго утра, папа.
Так же, как исчез, из солнечной пустоты появился Невилл. Взял у нее из рук телефон. Легонько поцеловал в висок.
– Вы что, знакомы с отцом? – спросила Элис.
– Нет.
И она наконец-то расплакалась. При чужих нельзя, но принц, он не чужой, он настолько свой, что даже отцу никогда этого не понять.
“Мангуст – Факиру
Срочно.
Секретно.
Объект знает гораздо больше, чем мы предполагали. В частности, ему известны мое звание и цель моего пребывания здесь. Его отношение ко мне откровенно отрицательное. Предполагаемый контакт сорван”.
Расшифровано 546350
…Очнулся Курт, когда бесстрастный Вернер появился в дверях библиотеки и сообщил, что принес господину Гюнхельду завтрак. Получасом позже явился бодрый и довольный Вильгельм, без малейшего намека на ехидство поинтересовался, как спалось. Скучным взглядом оглядел разложенные по столу тетради:
– Вам, я вижу, понравилось?
– М-м, – невнятно ответил Курт, сам толком не зная, что имеет в виду, – это довольно интересно. Но я не думал, что получу столько информации.
– А там есть информация? – искренне не поверил Вильгельм. – И много ли от нее практической пользы?
– Пока – ноль.
– Я так и думал. Дело вот в чем, Курт, мы посовещались и решили, что если вам удобно, бога ради, замок к вашим услугам. Позвоните домой, предупредите, что задерживаетесь в гостях, скажем… – он вновь поглядел на тетради, – скажем, на полгода, и штудируйте эту каббалистику в свое удовольствие. Если же ваша матушка и фройляйн Элис будут недовольны таким положением дел, Эфроим даст вам записи с собой. Почитаете и вернете. Не мне, так Георгу.
– А господин Лихтенштейн знает об этом решении?
– Он уже согласился. Курт, есть разница между любопытством и необходимостью, и Эфроим ее прекрасно осознает. На вашей земле живет нечто непонятное, и вам предстоит либо уничтожить это, либо научиться использовать, значит, и прав на записи Лихтенштейна у вас больше, чем у его сына.
– Интересная логика. Ни вы, ни Ефрем ничем мне не обязаны.
– А должны быть? – в бесцветных глазах проглянуло непонимание. – Нормальная логика, человеческая. Вы отвечаете за свой город и за людей, это работа сама по себе нелегкая, а там у вас еще и черт знает что в довесок. Хорош бы я был, сказав: это ваши проблемы. В общем, решайте, как вам удобнее. Через четверть часа мне подадут машину, и если надумаете, поедем вместе.
“Факир – Мангусту
Срочно.
Секретно.
Немедленно прекращайте любые активные действия. В случае непосредственной угрозы эвакуируйтесь по схеме номер три”.
Эйтлиайн
А их плохо учат в университете, ничего-то там не знают ни профессора, ни, разумеется, студенты. Некоторое количество суеверий, очень много никчемных книжек, и еще больше бесстыдной лжи – вот и вся наука. Но мне это только на руку. Элис все еще не верит в правду обо мне, но зато она и не ошибается, как та несчастная румынка, принявшая меня за стригоя. Выглядеть в глазах любимой упырем – что может быть хуже? Разве что, быть упырем на самом деле.
Хотя, мой батюшка как-то решил эту проблему.
Но мне до батюшки далеко, мне далеко даже до последнего комэйрк, безмозглого духа-покровителя Невысыхающей лужи или Комариного луга. Кранн анамха Тварного мира поняли то, чего не понял я – принц Полуночи. Элис, серебряная фея, звезда, заточенная в смертном облике и не похожая на других смертных, моя Элис – та сила, которую народы Сумерек пожелали видеть своей госпожой.
Не могу поверить. Даже думать о таком неуютно, но ничем другим не объяснить ее загадок. Я не знаю, откуда пришла Элис, и никто не знает, ни один из народов не признает ее своей, потому что она – извне. В ней есть нечто, неуловимое, неясное, как будто бы сила, но определить ее природу не может даже Гиал. И дорэхэйт считают, что эта сила нужна им. Значит?..
Не верю…
Нет.
Но выбирать не приходится. Благодать Закона, сказочный Кристалл воплотился в человеческом теле, стал прекрасной и наивной феей.
Стал моей любовью?
Вот и смейся после этого над собой. А ведь знал же я, всегда знал, что глупые шутки до добра не доводят. Да и умные тоже. И то, что я стечением обстоятельств оказался на службе у самого большого шутника в мире, еще не повод ценить хороший юмор.
Итак, это любовь. Русские сказали бы: накаркал. Вся история нашей семьи – анекдоты о любви, и ладно бы я не стал исключением, так ведь нет же, мне славы предков недостаточно. Прадед умудрился полюбить Сияющую-в-Небесах, дед – Светлую Ярость, отец, тот вообще женился на смертной, но влюбиться в Кристалл – это слишком даже для нас!
Так почему же я радуюсь, и даже к госпоже Лейбкосунг готов сейчас отнестись с искренней жалостью, и лучше буду уходить вместе с Элис вслед за солнцем, чем расстанусь с ней хотя бы на час? Час кэйд, или час динэйх, рассвет и закат. Равно неприятное время.
Я сказал себе, что никогда больше. Первая любовь останется последней, и последними останутся воспоминания о том, к чему она может привести. Потом я думал, что угадал – на свою беду, на вечное, глупое одиночество угадал, и теперь действительно – никогда больше. Что дар полюбить дается лишь раз – откажись от него, и ничего не останется. А теперь я рад, как может радоваться прозревший слепец, я счастлив так, как будто вновь, после многих лет подземелья увидел звезды и небо.