Девиант
Шрифт:
— Как это — часто? Первый раз.
— Не первый. Забыл, как в Калининграде тебя поймали?
Я слышала, как он дышит в трубку.
— Алло, — сказал он после паузы. — Ты завтра в институте? Да? Ну, завтра поговорим.
Разговор у нас получился сумбурный. Олег пустился было в подробное изложение неприятностей, которым подвергается монархическая партия, но я прервала его:
— Очень сочувствую бедняжкам монархистам, но мне нет никакого дела до вас до всех.
— Оля, не будем ссориться! — вскричал он. — И вообще, я уже пошатнулся
— И теперь будешь бегать на митинги республиканцев? — съязвила я.
— Буду бегать на наши свидания.
— Если они состоятся.
— Оля, мне больно, когда ты так говоришь. Я хороший!
Глубокое раскаяние выражали его синие глаза. Я засмеялась и сказала:
— Хороший? Ну ладно, посмотрим. Почему ты мне не рассказал, как сбежал из дому в Калининград?
— А что тут рассказывать? Сбежал, а милиция поймала и отправила домой. Неинтересно. Это Джамиль тебе наболтал? Вот я сделаю ему укоризну.
— Сделаешь что?
— Это в одной книге Уэллса. На острове Ремпол жило племя, у них если кто-то провинился, то получал удар дубиной по голове. Это называлось укоризной.
Госэкзамены сдали благополучно, получили диплом и возможность устраиваться на работу кто как сможет. Мне, правда, предложили пойти преподавать испанский в одну школу, вернее гимназию. Но я предпочла работу в турфирме, которая налаживала связи с испаноязычными странами и нуждалась в переводчике. Это Светка, младшая сестра, устроила мне. Она вообще-то была спортсменка, бегунья на короткие дистанции, но список ее знакомств был очень даже не короток.
А Олегу предложили работу в «Аэрофлоте» — переводить служебные бумаги с английского. Он с детства прекрасно владел английским (испанским хуже). Но ведь Олег был мальчиком с неожиданными бросками. Вдруг объявил, что едет с какой-то артелью на Белое море — добывать мидии. Я провожала его на Ленинградском вокзале и увидела эту «артель» — двух загорелых грубоватых парней, которые, по-моему, были способны добывать не только мидий, но и акул. Но акул в Белом море нет, а вот мидии, как мне объяснили, это небольшие двухстворчатые моллюски. Парни были веселые, явно «поддатые», и от Олега, когда мы поцеловались на прощание, тоже пахнуло водочным духом.
Из Кандалакши Олег прислал письмо с восторженным описанием процесса добывания мидий. Оказывается, у мидий есть, кто бы мог подумать, железа, выделяющая биссус, это такие нити, которыми она, мидия, прилипает к скале или свае причала, да и друг к дружке они тоже лепятся. Очень интересно. Олег и его товарищи ныряют и отдирают мидий от прибрежных скал. «А вода холо-одная, — писал он. — Мидии, когда их сваришь, замечательно вкусные. Питерские рестораторы хорошо за них заплатят».
Спустя недели три пришла открытка. Олег сообщил, что ему «обрыдла мидвозня» и что он скоро приедет.
Вдруг мне позвонил Джамиль. Спросил об Олеге, а потом — не смогу ли я перевести с испанского и на испанский несколько деловых писем? Конечно, могу. Я назначила встречу на станции метро «Октябрьская» — тут я обычно переходила на кольцевую линию и ехала в свою турфирму. Джамиль поджидал меня в назначенном месте — выдвинулся, улыбаясь, из толпы. Он теперь не очень походил на того лохматого студента в выцветших джинсах, каким запомнился мне. Шевелюра аккуратно подстрижена, по широким щекам пущены черные бакенбарды, и ладно сидел на плотной фигуре бежевый костюм с галстуком, излишне пестрым.
— Куда ты едешь? — спросил он, передав папку с письмами. — На Таганку? У меня машина, могу подвезти.
— Где ты работаешь? — спросила я, когда мы сели в его зеленые «жигули».
Джамиль ответил не сразу. Он осторожно выезжал из скопления машин.
— Где работаю? Ты знаешь, я не пошел в науку. Физики теперь не очень требуются, клянусь… Мы с братом на пару купили кафе.
— Кафе? — удивилась я.
— Да… Ну куда ты лезешь? — проворчал Джамиль, притормаживая, обращаясь к иномарке, опасно подрезавшей нас. — Понимаешь, отец нам помог. Мы там всё переделали. Придали национальный колорит. Завели нужные связи, в том числе с испанской фирмой, у которой хотим покупать маслины и столовое вино.
Он говорил несколько стесненно, словно оправдываясь в том, что пошел не в науку, а в коммерцию. Я сказала, что вполне его понимаю, что такое время теперь — умный может много заработать. Джамиль заулыбался.
— А я, по-твоему, умный?
— Думаю, да, — сказала я. — Вот только… можно дать совет? Галстук надо бы другой, не такой пестрый.
— Непременно сменю, — сказал он.
Мы договорились, что через неделю он приедет ко мне на работу.
Приехал точно в назначенное время. Я вышла из комнаты, где мы, туроператоры, работали, в коридор и отдала Джамилю папку с переведенными письмами. Он рассыпался в благодарностях, вручил мне коробку конфет «Рафаэлло» (надо же, угадал, мой вкус!) и пригласил поужинать в своем кафе.
— Спасибо, Джамиль, — сказала я. — Но я не смогу: сегодня приезжает Олег.
— Ну тогда в другой раз, — сказал он, пристально глядя на меня. — Олежке привет передавай.
После работы я поехала к Олегу. Он открыл дверь и гаркнул: «Holla, Оля!» В квартире пахло чем-то неприятным и, как всегда, было накурено. Они оба много курили — и Олег, и его мама-директор.
— Ты здорово загорел, — сказала я. — Как тебе удалось, на северном-то солнце?
— А что тут такого? Над Белым морем то же солнце, что и над Черным.
Мы вошли в его комнату, набитую книгами. И тут Олег вдруг пал на колени и, обняв мои ноги, воскликнул:
— Как ты прекрасна!
Синим пламенем горели его глаза.
Кто бы устоял при таком натиске…
Над его тахтой висела картина: трехмачтовое судно с массой парусов, упруго надутых ветром. Их отражения белели на сине-зеленых волнах. Мы лежали на тахте, переводя дыхание после бурных минут. Я смотрела на картину, мне почудилось, что мы плывем на этом паруснике — незнамо куда…