«Девианты»
Шрифт:
Тут черед смутиться настал для Николая Юрьевича.
— Не надо пачкать мое имя грязными намеками, Ольга Вячеславовна, — заговорил он, заметно сбавив обороты. — Тем более, при моем зяте.
— В таком случае, не стройте из себя праведника, — строго заметила ему Карачарова. — Давайте лучше коллективно подумаем, как будем выпутываться из некрасивого положения, в которое мы попали благодаря Светлову.
И Карачарова быстро посвятила Папика в суть претензий, предъявленных ей танцевальным коллективом «Эх, яблочко!»
— Лично я думаю, что мы этого Светлова не найдем, — рассудила Ольга. — А если и найдем, что нам это даст? Ну, пойдет он соответчиком по этим искам. Но отдуваться-то все равно нам придется. Пожалуй, мне импонирует вариант Константина. Да-да, Николай Юрьевич, посыплем голову пеплом, покаемся прилюдно. И попросим ментов взяться за расследование. Пусть сами ищут этого Светлова.
— А как быть с материальными претензиями? — спросил Папик. — Я не готов сорить деньгами.
— Аналогично, Николай Юрьич. Поэтому покаянные статьи надо построить так, чтобы в них содержался и элемент опровержения. Если ваша еврейка и после этого продолжит переть как танк, вы предъявите в суде эту статью и, скорее всего, судья признает, что опровержение уже имело место. Ну, конечно, в статейке не помешает слезно попросить прощения у Розенштерн и этих мальцов-танцоров.
— Лично я уверен, что они просто хотят срубить деньжат, — заметил Пащенко. — И никакими покаянными статейками их не разжалобишь.
— А неважно, чего они хотят, — отвечала Карачарова. — Нам, главное, вовремя прогнуться перед ментами. Типа, мы законопослушные СМИ, чисто случайно вляпавшиеся в некрасивую ситуацию. Что касается денег, то никакой суд не удовлетворит притязаний истцов. Они запрашивают совершенно не адекватные суммы.
— И в этом, Оль, ты абсолютно права, — подхватил Пащенко. — На моей памяти самое большое, что присудили в качестве морального ущерба — это десять тысяч.
— Думаю, до судов не дойдет, — продолжала Карачарова. — Что-то подсказывает мне, что после нашего публичного покаяния истцы припухнут. Ну, в самом крайнем случае отстегнем им по пятерке. Это ма-кси-мум.
— Вроде бы все по уму, — отвечал Пащенко. — Только дико неохота на старость лет себя дураком выставлять.
— Обличие глупца — вот мудрость мудреца, — назидательно изрекла Карачарова. — Шекспир.
— Ну, значит, заметано, — подытожил Папик. — Делаем так, как я придумал.
Костик с удивлением глянул на него, но ничего не сказал.
До свадьбы Филатова и Колчиной оставалось чуть больше недели. Димон с каждым днем становился все грустнее, зато Колчина расцветала на глазах. Рыкова даже нашла, что со времени помолвки Юлечка нагуляла не менее трех килограммов.
— Мы тут же плотно займемся продолжением рода, — без всякого стеснения Колчина загружала коллег детородными планами. — Мы с Димочкой безумно хотим ляльку! А лучше сразу двух-трех. Так что присматривайте в других газетах, кто сможет временно занять мое место…
— Юль, у тебя еще ни коня, ни возу, а все уже в курсе. Смотри, сглазишь, — беззлобно наставляла ее Корикова.
На что Колчина заносчиво отвечала:
— Скрывать надо плохое. Когда, например, разведенка встречается с женатиком. Или когда старая дева каждый день бросается на нового мужика, не зная, на ком повиснуть, — Юля многозначительно посмотрела в сторону Рыковой. — А когда юная девушка вступает в законный брак и делится с близким окружением совершенно естественным желанием нянчить лялечек, что в этом может быть плохого?
— Достала уже со своими лялечками! — взорвалась Рыкова. — Хоть бы ты поскорей свалила в декрет и не выходила бы оттуда до конца жизни! И вообще, глянь на себя в зеркало, невестушка. Отожралась на радостях, что хоть кто-то замуж взял. Как бока-то свои целлюлитные в корсет втиснешь? А, клуша?
— У тебя все, кто чуть толще узника Бухенвальда, целлюлитные клуши, — пробубнила Колчина. До недавнего времени она вообще не смела перечить Рыковой, но после объяснения с Филатовым заважничала и осмелела. — А вот мой муж обожает меня, а от твоей фигуры как раз не в восторге!
— Что?! Твой так называемый муж не в восторге от моей фигуры? — и Рыкова расхохоталась. — Ой, не заводи меня, а то может случиться, что накануне свадьбы побежишь свои кринолины в комиссионку сдавать!
Тем временем мужская часть коллектива обедала пивом, чипсами и воблой в пивнушке неподалеку.
— Димон, ну что? — подначивал жениха Вопилов. — Наверно, целуетесь уже?
— Ага, щас, — отвечал как всегда немногословный Филатов, почесывая шрам над бровью.
— Ну, если сейчас все так тухло, что же дальше-то будет? — Влад продолжал давить фотокору на больную мозоль.
— А что я сделаю-то? — огрызался жених. — Не насиловать же мне ее.
— Поставь вопрос ребром, — советовал Кузьмин. — Или, скажи, никакого загса и лимузинов.
— Точно! Покажи себя мужиком! — поддержал приятеля Вопилов.
— Ладно…
— О выполнении задания доложишь, — предупредил Кузьмин.
А в это же время в летней беседке «Фортеции» изучали меню Карман и Кака. Оба были невеселы.
— Катюш, а что у нас с рекламой? — наконец-то, Карман решился задать любовнице щекотливый вопрос. — Мы на пороге финансового краха. Послезавтра надо выдавать людям зарплату, а у нас на счету 25 тысяч. И типографии за два месяца задолжали…
— Ой, вот только не надо загружать меня своими финансовыми проблемами, — отмахнулась от него Кака. — Это твоя головная боль.
— Как же так? — робко возмутился Карман. — Я ведь не просто так тебе об этом говорю, а потому что ты начальница рекламного отдела. Условно говоря, Хозяин рассчитал, что из рекламных денег мы должны платить зарплату. А твои за май только на 32 тысячи продали…
— А я что сделаю? Набрал дебилок, вот теперь и расхлебывай.
— Так ведь ты же сама рекламных агентов набирала!