Девичья команда. Невыдуманные рассказы
Шрифт:
— Сейчас, сейчас, — твердил он.
Позади собирались девушки. И все они ясно услыхали щелчок. Должно быть, щуп попал прямо во взрыватель.
Никто даже не успел вымолвить слова. Одни бросились на землю, другие остались оцепенело стоять. Шрапнель «эски» разлетается на 80-100 метров, девушки были много ближе, и уже ничто не могло бы их спасти.
Они увидели только, как упал Ногаев, и тут же последовал взрыв. Он прозвучал приглушенно. Ногаев словно бы подскочил и снова упал. Из-под его тела выползал чуть приметный дымок, или это просто колебался нагретый воздух?
Кто-то из девушек громко, пронзительно вскрикнул. Нет, никто из них не пострадал. Стакан мины со всеми тремя сотнями пуль не взлетел вверх, он взорвался, под Ногаевым. Младший лейтенант получил весь заряд в грудь.
На другой день его хоронили. На Чесменском кладбище за Московской заставой выстроился взвод, потерявший командира, стояли офицеры штаба и всех рот. Невдалеке от кладбища методично падали и рвались немецкие снаряды.
Гроб с телом младшего лейтенанта поставили на краю только что вырытой саперами могилы. Боевые друзья смотрели в бескровное, строгое, совсем юное лицо погибшего.
Прощание было коротким и суровым.
— Не могу понять, ума не приложу, — сказала Маша Меньшова, когда отгремел прощальный салют, — он же такой ловкий был, как его угораздило упасть прямо на эту проклятую «эску»?
Аня подняла на нее заплаканные глаза:
— Не понимаешь… до сих пор… — Голос ее прерывался. — Ты что, не видела? Он же нарочно… Он нас закрыл… Иначе всех бы перебило…
НОВЫЙ, СОРОК ЧЕТВЕРТЫЙ
На войне опыт достается дорогой ценой, но он приходит быстро. Старшина Петров перечеркнул не много чисел на маленьком табеле-календаре, который он носил в своей записной книжке, а казалось, день тот, трудный и жутковатый, когда девичья команда впервые вышла на минное поле, уже где-то в далеком прошлом.
Они ходили по начиненной взрывчаткой земле, вели своих собак на длинных поводках-шнурах, следя, как те челноками снуют поперек полосы, прощупывали землю острыми и гибкими металлическими стержнями, укрепленными на длинных палках, выслушивали ее миноискателями, ловя каждую перемену звука в наушниках. И когда находили мину, бледность уже не проступала на лицах и не вздрагивали пальцы. Работали сноровисто и спокойно — теперь это было будничным делом.
И счет снятых мин рос быстро. Так быстро, что даже вызвал сомнение у армейских инженеров. Речь шла уже не о сотнях, а о десятках тысяч.
Майор Ковальчук из отдела заграждений армии, на участке которой работала команда Петрова, получив отчет за три недели, не сразу решился докладывать генералу. Запросил дивизионных инженеров, которые принимали у саперов обезвреженные мины. Те подтвердили: все так, мины сданы по актам. Тогда уж Ковальчук поспешил к своему начальнику.
— Смотрите, что делают эти девчонки, товарищ генерал!
Генерал прочитал донесение.
— Ну молодцы! Семьдесят тысяч мин за такой срок, да еще противопехотных! Объявить всему личному составу благодарность! — приказал он.
Сырая ленинградская осень медленно и неохотно переходила в зиму. Приморозит, присыплет снегом землю — и снова отпустит, опять моросит почти невидимый дождь, опять оттаивает покрытая желтой травой земля. И комья глины растут на сапогах, и влага пропитывает одежду до самой нательной рубахи. А у саперов работы все больше. Сроков наступления еще никто не знает, но они близятся, это чувствуют все.
От нашего переднего края до немецких траншей где 100 метров, где 500 — это зависит от местности и от того, как шли бои. Но узкая нейтральная полоса доставляет особенные заботы. Она нафарширована минами, перегорожена завалами, рвами, спиралями и заборами из колючей проволоки во много рядов. Как преодолеет их пехота, двинувшись в наступление? Сидят над расчетами инженеры, артиллеристы, танкисты… Наблюдатели не отходят от перископов и стереотруб, разведчики ползают и ползают по нейтралке — все разглядывают, ощупывают руками…
Много забот и у саперов, вечных тружеников войны. Каждую ночь гремят взрывы на ничейной земле. Это их работа. Тихо, неслышно ползут саперы и тащат за собой или толкают впереди свои смертоносные грузы — заряды. Может быть, заряды накладные, их поставят в середине вражьего минного поля, подожгут запальный шнур — и давай назад?! Заряд сработает, и от детонации взорвутся десятки мин на поле. Отлично! Только ведь надо доставить заряд на место, поджечь шнур и успеть уйти. А враг не спит, он беспокоится, освещает местность ракетами, поливает огнем пулеметов, таится в засадах.
Или саперы ползут, проталкивая вперед удлиненный заряд — доску, похожую на лыжу, только раза в три длиннее. Стоят на такой «лыже» толовые шашки одна за другой, как вагоны в товарном составе, много их. И вот толкают саперы взрывную «лыжу», загоняют во вражеские заграждения — под проволочные заборы, спирали из колючки. Такой заряд может сразу проделать проход. От него и проволока разлетится, и сработают мины, навешенные на ней. А есть еще подвесные заряды. Их ставили над заграждениями — полагалось на треногах, а бывало, и на проволоку навешивали. Задача одна — уничтожить преграды, устроенные врагом перед своими позициями.
Где-то рождается «рационализаторское предложение». А что, если утащить у фашистов проволочный забор?
— Как утащить? Представляете, сила какая нужна? Руками не утащишь…
— Зачем руками? У нас за спиной ленинградские заводы, разве они лебедок не дадут?
И утром фашисты не досчитываются то там, то здесь своих заграждений.
От Малой (Ораниенбаумской) земли и до Ладоги идет эта работа. Каждая ночь — боевая страда.
А сроки наступления приближаются. Надо подготавливать исходные рубежи, прокладывать дороги, рубить впрок мостовые фермы, чтобы наводить их без задержки потом на освобожденной земле. Все понимают — враг, отступая, будет минировать, взрывать дороги и мосты. Это надо учесть, а еще лучше предотвратить, где только можно. Каждый спасенный мост означал бы маленькую или большую, но явную победу над противником, и, чтобы достичь ее, стоит идти на любую хитрость, на риск.