Дэвид
Шрифт:
— Чего это стоило? И расскажи мне о ней побольше.
Ревность тут же закипела у меня в крови, и я пожалел, что принес с собой новость о моей таинственной девушке. Мимолетные образы, когда я наблюдал за ней в течение последних шести месяцев, были для меня как маленькие сокровища, на которые я постоянно натыкался, собирал и хранил до тех пор, когда все затихало, и я мог их спокойно перебирать в памяти.
Питер кончиками пальцев ощупал широкий, наливающийся фиолетовым синяк на моем плече:
— Опять вывих?
Я отмахнулся от него:
— Не, думаю, не в этот раз. Парень врезался в меня головой, представь себе такую херню. Он просто применил
Он схватил край моей грязной футболки и стянул её через голову. Питер отнюдь не был маленьким, но рядом со мной он казался почти щуплым.
— У тебя кровь течёт, — он прижал ткань к моему предплечью.
— Да, после того приёма головой он вытащил нож.
Этот парень владел рестораном в Хантинг-парке. Хотя он подавал дерьмовую лапшу по дешевке, главным его занятием были девушки в подсобке — те, у кого не было паспортов и кто не знал ни слова по-английски. Он думал, что Серж Генуя, главарь крупнейшей преступной группировки в Филадельфии, не подозревает о них. Но, конечно, босс узнал. В этом городе не было грязных дел без его разрешения, и он всегда получал свою долю. Старый босс называл меня «парнишкой», но это не мешало ему посылать меня на работу, от которой отказывались люди вдвое старше меня. Но это было не важно. Деньги есть деньги. А деньги были единственным выходом из ада, в котором жили мы с Питером.
— Тебе обязательно было... — Питер замолчал, возможно, опасаясь ответа. У него был ум для бизнеса, а не для крови.
— Он жив, но заплатит Сержу то, что должен.
— Или ты вернешься…
Питер стёр ещё немного крови с моей руки, в его голосе звучала горечь, которой не должно было быть. Мы были ещё совсем юнцы, не подготовленные для такой жизни. Я понимал этот факт так, словно смотрел на нас со стороны. Но то, что я понимал, не значило ни хрена. Главное было выжить.
Я только молча кивнул, подтверждая:
— Или я вернусь.
Он вздохнул и закончил вытирать мою руку.
— На рану можно наложить швы…
Я рассмеялся:
— Ясное дело. Я поеду в больницу, расплачусь натурой, может быть, ты принесешь цветы и...
— Заткнись ты.
Он бросил свою футболку в грязную кучу. Скоро нам придется стирать, и теперь у нас, по крайней мере, есть немного наличных, чтобы заплатить за прачечную.
— Перестань тянуть время и расскажи мне о ней. Было…
— Тсс!
Шаги в коридоре заставили нас обоих лечь, притворяясь спящими.
Наша дверь открылась, скрипя петлями.
— Ребята, я знаю, что вы не спите, — услышали мы. Голос обвился вокруг нас, как скользкая ласка.
Мы замерли. Затаили дыхание.
Он цыкнул языком по зубам, этот знакомый звук вызвал у меня почти рвотный рефлекс.
— Если я услышу ещё хоть один звук из этой комнаты, я вернусь и вам не поздоровится, — проговорил он. В его голосе был намек на предвкушение, как будто он хотел, чтобы мы ослушались, чтобы он мог выполнить угрозу.
Я приоткрыл глаза до щелочек, ровно настолько, чтобы увидеть неуклюжую фигуру в дверном проеме. Наш новый отчим Джеральд Рейнс умел бить, хотя времена, когда он был звездой бокса, давно миновали. Хуже того, он был хитёр. Когда он выходил из себя — то ли от выпивки, то ли просто размышляя о своей дерьмовой жизни, — он убеждался, что меня нет рядом, и шел за Питером. Я много раз приходил домой и видел Питера с кровоподтеками и синяками под глазами. Тогда ярость брала верх, я обещал себе, что буду искать Джеральда, и готов был убить. Но он всегда уходил, словно чувствуя приближение опасности и убегая прежде, чем моя ярость доберётся до него. Я хотел уехать, забрать Питера из этой гадкой мусорной кучи и жить на улице, если придется. Но Питер отговаривал меня, говорил, что все не так уж плохо, напоминал, что это наш последний шанс остаться жить в нормальном доме с бесплатной крышей над головой, и объяснял в миллионный раз, что если мы вернемся в органы опеки и детский дом ещё раз, то нас разлучат.
— Вам, ребята, повезло, что я взял вас к себе. Такие выродки, как вы, не заслуживают ничего лучшего, чем жизнь в камере шесть на шесть. В любом случае, именно там вы и окажетесь. Вы оба.
Он замешкался в дверях, ожидая любого повода, чтобы дать волю той жажде насилия, которая бушевала в нем. Набравшись храбрости сегодня, решил зацепить нас, пока я был дома. Должно быть, он сильно приложился к бутылке. Его чёрная тень скрывалась в дверном проеме еще несколько мгновений, прежде чем дверь со скрипом закрылась, и тяжелые шаги возвестили о его отступлении.
Питер судорожно вздохнул, и я почти физически ощутил его страх. Едкий, липкий аромат — тот, с которым я был близко знаком в своей работе. Работа. То, что я делаю каждый день. Я бы рассмеялся, но это было не смешно. Совсем. То, что я сделал, было неправильно, никаких вариантов, двойных толкований. Но это увеличило наши накопления, и это все, что меня больше беспокоило. Деньги — это свобода, и я сделаю всё, что нужно, чтобы мы с Питером, наконец, стали свободными.
Мы подождали ещё немного, чтобы убедиться, что Джеральд вернулся в своё грязное кресло в крошечной гостиной дома. Мои травмы постоянно ныли и отдавались во всём теле, создавая фон боли, когда я смотрел на темный потолок, пятна воды — единственное, что придавало этой комнате какой-то реальный цвет.
Тогда я вспомнил о ней, её образ промелькнул в уголке моего сознания, её темные волосы были похожи на густое облако, которое мне никогда не поймать. Я видел её несколько раз, в основном в этом дерьмовом районе. Может быть, она жила неподалеку. Как и мы, она не ходила в школу, казалось, ей было наплевать, её глаза смотрели настороженно и говорили, что она знает о жизни слишком много. С того момента, как я заметил её, я почувствовал, что меня тянет к ней. Это было глупо, первая любовь или что-то в этом роде. Но я не мог этого отрицать. Я мог бы отделаться от Питера или какой-нибудь кучки недоучек или наркоманов, с которой мы тусовались, и подошёл бы к ней. Она всегда убегала или исчезала в душных летних переулках, прежде чем я успевал до неё добраться. Может быть, я её пугал. Я был большим парнем, почти всегда с синяками, следами от побоев или травм. Тут было чего бояться.
Но сегодня всё было по-другому. Она была в старом парке, шла по тротуару с наушниками в ушах, засунув руки в карманы узких джинсов. Я был на другой стороне улицы, чтобы успеть к дому того, кто подавал лапшу. Я хотел попасть туда прямо к закрытию, чтобы легко пройти внутрь, сделать, что мне надо, и не заморачиваться насчет свидетелей.
Несмотря на то, что времени у меня не было, я пересёк улицу и направился к ней — хотя это было далеко от ресторана с лапшой. Её обычно внимательный взгляд сегодня не сканировал пространство как лазер, её тело было более сонным, расслабленным. Она просто прогуливалась по ночной улице, как мечта маньяка в майке, джинсах и потертых черных конверсах, её темные волосы рассыпались крупными локонами.