Девочка и мертвецы
Шрифт:
Вездеход свернул налево к окруженному полукругом камней двухэтажному дому с множеством пристроек и башенок.
— Хорошо устроился, — заметил Ионыч с завистью. — Прямо у теплых камней дом отгрохал. Не дом, а дворец! У него там, небось, в самый лютый мороз жарко как в печке.
— А что, от камней, правда, тепло исходит? — спросила любопытная Катенька.
— Нечего глупые вопросы задавать, — буркнул Ионыч. — Понятное дело, исходит. Халявный энергоноситель, камни эти.
Вездеход медленно въехал в гараж.
Ионыч приказал:
—
— Поняла, дяденька.
— Вот и отлично. Выходим.
Они оставили вездеход в глубине гаража, между ящиками с охотничьим инвентарем и канистрами мазута и побрели к выходу. У ворот их ждал крепкий небритый мужчина в унтах, как у Марика, в длинной белой шубе с прорезиненным меховым капюшоном. Нижняя часть лица мужчины была замотана шерстяным шарфом.
— Пяткин, старый друг! — радостно закричал Ионыч. — Давно не виделись, приятель!
— Давненько, — согласился Пяткин. Голос из-под шарфа звучал глухо, как из глубокой ямы. — Ты, я слышал, должок, наконец, решил вернуть.
— Со мной твои рублики, — кивнул Ионыч, хлопая Пяткина по плечу. — Давно хотел возвратить, да дел было невпроворот. А тут Катьку наметили в школу отдать — довольно неучем расти — поехали в Пушкино, да к тебе по пути заглянули. Дай, думаю, навещу старого товарища и долг заодно верну, а то стыдно уже задерживать. Хотя ты, конечно, не скупердяй, ты у нас человек широкой души, из-за мелочи переживать не станешь, да только разве могу я спокойным оставаться, когда неоплаченный долг на сердце тяжким грузом висит!
Пяткин мельком посмотрел на Катеньку. Девочка улыбнулась и поклонилась ему. Пяткин взглянул на Федю:
— Друг твой?
— Друг, — представился сокольничий, протягивая Пяткину мозолистую руку. — Зовут Федя. По профессии сокольничий.
— Ну, здравствуй, сокольничий Федя. — Пяткин пожал сокольничему руку, еще раз оглядел компанию и сказал: — Что ж, раз такое дело, пожалуйте в дом, бурю переждете. Через полчаса тут форменное светопреставление начнется.
Глава девятая
Катенька уселась прямо на пол, на белоснежный ковер турьей шерсти. Ковер был теплый и мягкий. Девочка испытала чувство, похожее на счастье. Марик подвинул ей деревянную табуретку.
— Чего на пол-то села? На табуретку, блин, садись.
— Хорошо, дяденька. — Девочка испуганно подскочила и присела на краешек табуретки.
— Деда сказал за тобой приглядывать. Этим и займусь.
— Я буду вас слушаться, дяденька.
— Какой я тебе дяденька? — Марик возмущенно цыкнул. — Ты это оставь! Тебе скока лет?
— Двенадцать.
— Ну а мне четырнадцать. Тоже мне разница, блин!
— Цельных два года! — Катенька выпучила глазенки. — Невообразимая пропасть лет!
Марик почесал в затылке:
— Это оно, конечно, верно, пропасть, но не настока пропасть, чтоб меня дяденькой величать! Так что можешь не величать, — великодушно
Катенька потупилась и украдкой посмотрела на письменный стол, придвинутый к самой стене. У стола было множество ящичков. На столе стоял компутер. По широкоформатному видеоящику вальяжно ползли выпуклые разноцветные полосы.
— Че, нравится? — спросил Марик. — Деда мне компутер в самом Есенине покупал, у тамошних барыг. Со встроенным видеотузом, между прочим! — похвастался он.
— Очень красивый компутер, — сказала Катенька. — А для чего он? Неужто для показывания успокоительных цветных полосок?
Марик плюхнулся в вертящееся кресло возле стола и задумчиво посмотрел на Катеньку.
— Чтоб ты знала, это не простые полоски, а экранохранитель: благодаря ему видеоящик в простое не портится; от постоянной картинки точкели выпаливаются. Вот так: пш-ш! — Марик взмахнул руками, живо изображая, как выпаливаются точкели. — И выпалилась нафиг. Ты что, никогда компутера не видела?
— Я видела наш дом, — сказала Катенька. — Дом на холме и много снега вокруг, сугробы, которые в метель вырастают выше крыши, а еще видела колодец, в котором вода никогда не замерзает, а по ночам жалобно воет Маленький Мертвец; хотя дядя Ионыч говорит, что никакого Маленького Мертвеца нет, сказки это, мол. Еще я видела гараж, серый, пыльный, я вытирала пыль раз в три дня, но он всё равно оставался пыльным и серым, пыль словно вырастала из стен, и еще я видела круглый каток за домом. Дядя Федя часто катался на конечках, а я смотрела, как он катается, как у него это ловко выходит, и тоже мечтала покататься, но дядя Ионыч не разрешал, и было обидно, но справедливо: ведь дядя Ионыч многое пережил и имеет право указывать, что делать можно, а что — нельзя.
— А че…
Марик локтем случайно задел пластмассовый стакан с карандашами. Карандаши посыпались на пол. Катенька слетела с табуретки, кинулась их подбирать. Марик взял девочку за локоть, заставил подняться.
— Ты че это? Ты же не служанка. Я сам соберу…
— Простите, дяденька! — Катенька протянула карандаши Марику. — Это я виновата, я обычно так много не говорю, но иногда на меня находит, тараторю и тараторю, и вот на этот раз из-за моего тараторства вы уронили карандаши… — Катенька понурилась. Марик взял карандаши, поставил в стакан. Посмотрел внимательно на Катеньку. На царапины, засохшую на лице грязь и слипшиеся жирные волосы. И судя по всему, пришел к какому-то важному решению.
— Ты это… — сказал он, кусая губы, и выпалил: — Может, блин, душ примешь?
Катенька вскинула голову.
— Душ?
— Только не думай, что я так говорю потому, что от тебя воня… тьфу, блин! — Марик сконфузился. — Прости, блин, я нечаянно брякнул. От тебя совершенно не воняет, это неправда.
— Воняет?
— Говорю же, это неправда! — Марик отвернулся. — Ну разве что самый чуток.
Катенька спросила, с самым невинным видом сложив ладошки в ковшик: