Девочка и мертвецы
Шрифт:
— Рад знакомству, — сказал Рыбнев, доставая из-за пазухи корочку. Раскрыл обитый красным бархатом документ с золотым гербом, небрежно помахал перед носом у Ионыча. — А вот я — майор Рыбнев, федеральная служба дисциплины.
Ионыч чуть в обморок не свалился. «Пропал! Точно пропал!» — мысль билась, как скользкая рыба в сетке.
— Ах, простите, уважаемый майор Рыбнев, не признал в вас государственного человека. — Ионыч противно захихикал. — Да и сами посудите: мало ли какой сброд шатается? Всякому, что ли, отвечать?
— Да, сброда хватает, — сказал Рыбнев. —
Ионыч замахал руками:
— Нет, что вы! Мой вон тот, маленький да беленький, с березкой на дверце, лермонтовской сборки, а со звездами мы вездеходы не держим, нет у нас таких.
— А в чем проблема? Почему вас не пропускают?
— Вредный старик жетон требует, а жетон падчерица потеряла. — Ионыч развел руками. — Вот такая беда.
Рыбнев прищурил левый глаз; с подозрением посмотрел на Ионыча и прищурил правый. Открыл было рот, чтоб что-то спросить, но тут — большая удача для Ионыча — мимо пробегал румяный от принятой водки дядь Вася с авоськой, полной варено-копченой колбасы и консервированной снеди. Дядь Вася увидел Ионыча, закричал:
— Ионыч, дружище!
Подбежал, похлопал по плечу:
— Ты куда пропал-то?
— Да вот… — Ионыч почесал затылок.
Дядь Вася ему:
— Пошли, — говорит, — бухнем!
А сам, по дыханию понятно, уже на грудь немало принял.
— Прям щас, что ли? — спрашивает Ионыч и на Рыбнева косится.
— А че бы и нет? Али мы не русские люди?
— Ба, да это же сам Арзамас Пилонов! — Рыбнев добродушно рассмеялся. — Давненько не виделись!
«Что еще за Арзамас?» — Ионыч со страхом обернулся, чтоб отыскать взглядом загадочного Пилонова, а потом вспомнил, что так на самом деле кличут дядь Васю.
Дядь Вася почтительно приподнял над головой шапку:
— Прошу прощения, сразу не приметил. Здравия желаю, товарищ майор.
— А, да оставь ты формальности. — Рыбнев поморщился. Кивнул на Ионыча. — Твой знакомец?
— Без малого герой нашего славного города Пушкино! — заявил дядь Вася. — Вчера вечером вместе с самыми отважными гражданами участвовал в обороне детского садика от посягательств серых тварей.
Рыбнев приподнял бровь:
— В самом деле? Уважаю.
— А теперь простите, товарищ майор, но героя мы конфискуем: надо бы выпить за победу и помянуть безвременно ушедших.
— Весело живете, — неопределенно заметил Рыбнев.
— А как еще, мил человек, россиянину жить, когда вокруг одна мертвечина да серость? — удивился дядь Вася. Почесал затылок, спросил: — Может, вы с нами, товарищ майор?
— Извиняюсь, я на службе.
— Понимаю. — Дядь Вася кивнул, не сильно огорченный отказом. Оно и понятно: кто ж любит федеральную службу дисциплины? Да никто почти и не любит, кроме президента и прочих властей; да и они не всегда любят.
— Прощайте, товарищ майор. — Ионыч в ножки поклонился Рыбневу. — Уважу почтенного Арзамаса, может, как раз жетончик отыщу. Дай бог еще свидимся. — Мысленно Ионыч, конечно, надеялся, что видит майора в последний раз.
Дядь Вася обнял Ионыча и, делясь с ним ценами на продовольственные товары, подскочившими в результате зомби-кризиса, повел в направлении веселия и поминок. Федя и Катенька незаметно потянулись за ними. Вдоль дороги толстой змеей ползла, ковыряя снег меховыми лапами, похоронная процессия. Впереди процессии играл на трубе коренастый мужик в потрепанном двубортном костюме и сером пальто, накинутом на плечи. Бабульки в теплых черных платках оплакивали невинно убиенных, важно проплывавших в чреве змеи в наспех обструганных деревянных коробах. Иных жертв серого террора закрыли от постороннего взгляда носовыми платочками и кружевами, чтоб не калечить человеческий разум видом истерзанного тела; других, посимпатичнее, наоборот, напудрили и выставили напоказ, украсив пластмассовыми цветочками. Дядь Вася и Ионыч посторонились, пропуская процессию, стянули шапки. Сокольничий отошел в проулочек, в тень, чтоб не снимать шапку и не шокировать почтенную публику своей мертвячьей сущностью, а на Катеньке шапки и так не было.
— Жестокое зрелище, — прошептал дядь Вася, смахивая украдкой слезу. — Но надо помнить, что умерли люди не зря, а защищая родной город. Помнить надо и двигаться дальше — навстречу светлому будущему.
— Скажи, дядь Вася, — спросил Ионыч, — а отчего они, убиенные то есть, сами в серых не превратились?
— Так, насколько я знаю, мертвяки инициируются только в Снежной Пустыне, а место то загадочное, аномальное: там, говорят, даже один академик инициировался.
— Да почему же только в Снежной Пустыне? — Ионыч удивленно крякнул. — Не только. Вот, к примеру… — Ионыч прикусил язык, вспомнив, что Федю лучше не упоминать.
— Что «к примеру», Ионыч?
— Ничего. — Ионыч почесал затылок. — Перепутал я.
— А вообще, кто этих мертвяков знает. — Дядь Вася покачал головой. — Вот разве позавчера знал кто, что мертвяки в жареном состоянии могут нападать на людей? Никто не знал. А видел кто раньше, как мертвяки после окончательной гибели растекаются в лужицы? Никто не видел, не было такого. Что-то, видно, поменялось в мироустройстве, а мы прошляпили это изменение.
— И кроме одной стихотворной строчки мертвецы раньше ничего не знали; пару слов только, может.
— Ну, это и сейчас так, — заявил дядь Вася.
Ионыч хотел возразить, но снова вспомнил о Феде и буркнул со злостью:
— Наверно, ты прав, дядь Вася.
— Мил человек, знал бы ты, сколько я на своем веку повидал! — самодовольно заявил дядь Вася. — Я всегда прав оказываюсь.
Ионыч едва не пришиб его от злости, но сдержался: заметят еще.
Похоронная процессия взмахнула на прощание хвостом, который состоял из молодых хлопцев, тащивших авоськи с поминальной водкой, свернула за угол и угрюмо поползла дальше на восток, к крестам да могилкам.
— Пошли, Ионыч, — сказал дядь Вася, нахлобучивая шапку на голову.
Рыбнев, который наблюдал за Ионычем, прислонившись к будочке, дождался, когда друзья скроются за поворотом, топнул сапогом и зычно позвал:
— Почтенный Ляпка!
Из будки показался старик-охранник в бушлате.